Последний раз беседую с вами, христиане, как отец ваш духовный.
Не таю, друзья мои, скорбно мне расставаться с родной стороной, в которой для меня много дорогого. Дорога земля, на которой я прожил больше чем полвека, которая кормила, питала, одевала и согревала меня. Недалеко отсюда, в Хотыничах, покоится прах моих родителей.
Дорог в особенности наш приход: здесь, служа у престола Божия свыше пятидесяти лет, я провел самые лучшие годы своей жизни. Здесь, на что ни посмотрю, о чем ни вспомню, все мне дорого, от всего трудно оторваться сердцем; так я со всеми и со всем сроднился здесь душой.
Посмотрю ли на вас, дети мои духовные, каждого из вас знаю не только в лицо, но знаю его жизнь, его привычки, его нрав, его добрые и благочестивые дела, равно и его слабости и недостатки. Вашей радостью и я радовался. С вами и я горевал. Но и в горестях и в радостях я всегда за всех вас молился.
Посмотрю на наш храм, который, могу сказать без всякого преувеличения, обустроен и украшен моим и вашим старанием и заботами, и при этом думаю, что мне надобно его оставить, – грусть невольно охватывает и тяготит мою душу.
Здесь на всем останавливался мой взгляд, моя мысль. Не умея выпрашивать у других собственно для себя, я никогда не стыдился просить на храм Божий, и, благодаря Богу, жертвы на наш храм щедро подавались: и своими, и чужими, и близкими и дальними людьми.
Вам, прихожане, более всех известно, сколько забот, неприятностей и огорчений перенес я при ремонте этого храма. Все это вместе и привязало сердце мое к этому святому месту; от того-то мне так и трудно оторваться от него.
Прощаясь с вами, прихожане, я хотел бы обозреть пройденный мной у вас путь, желал бы, совместно с вами рассмотреть отношения мои к вам и как священника, и как человека, чтобы вернее судить: не остался ли я в чем-либо виновным перед вами?
Прежде разберем отношения мои к вам как приходского священника.
Припомните, православные, не оставлял ли я когда-либо служб церковных, по лености, небрежности или по причине выездов к соседям и родным?
И вдруг кто-то тихо, но внятно проговорил:
– Помилуй Бог, батюшка, о чем ты! Это может мы виноваты, что не всегда видели дорогу в храм Божий.
Тихонович замолчал, посмотрел из-под густых седых бровей на стоящих перед ним людей. В его высокой, так и не согнутой годами и лихолетьем фигуре, чувствовалось нечто такое, над чем время не властно.
И вдруг кто-то тихо, но внятно проговорил:
– Помилуй Бог, батюшка наш. Мы тебе за все благодарны…
И словно вдогон этим словам опять повторили, как на исповеди:
– Это мы скорее перед тобой виноваты, ежели не всегда находили дорогу в церковь. Это мы…
Он взмахнул рукой:
– Спасибо. Не обинуясь, могу сказать, что богослужение у нас во все воскресные и праздничные дни всегда совершалось неопустительно.
– Так, батюшка, так.
– Не старался ли я по силе и разумению поучать вас словом назидания так, чтобы поучения мои были понятны и вразумительны для вас?
– Старался, старался, батюшка, – пошел гомон по церкви.
– Не всегда ли я по первому призыву, без замедления спешил к одру болеющих для напутствования их Святыми Тайнами и для подачи христианского утешения? Разве можно меня попрекать в том, что младенцы ваши, оторванные от груди матерей, томились когда-либо по моей вине в ожидании святого Крещения? Были ли примеры, чтобы волей Божьей умершие предавались земле без молитвы священника?
– Нет, батюшка наш, нет.
– Думаю, что нет семьи в приходе, члены которой не прибегали бы ко мне за советом в духовных своих нуждах, а всего чаще в мирских своих делах. Скажите: уходил ли кто-либо от меня в таком случае без вразумления и наставления?
– Спасибо, батюшка наш. И дети наши, и внуки, и правнуки жили и живут с твоим словом в душе.
– Итак, как духовный ваш отец я по силе и возможности старался быть аккуратным священником.
– Подтверждаем, батюшка, подтверждаем. Храни вас Бог.
– Спасибо, а теперь разберем отношения мои к вам как человека.
В первые годы служения моего у вас я был очень беден. Но, несмотря на это, просил ли я когда у кого-либо из вас материальной помощи? Кто может попрекнуть меня в вымогательстве – в том, что я вымогал копейку притеснением, хитростью или обманом? Удержал ли я что-либо из жалования служащих или из заработка за поденный труд работающего у меня? Ни моя совесть и никто из вас не могут уличить меня в этом. Я всегда старался быть честным человеком, между прочим, и для того, чтобы учить вас честности и справедливости не словом только, но и примером жизни.
Некогда вы нарекали на меня за открытие народного училища, которое будто бы дорого вам обходится, нарекали также и за то, что я детей ваших мучаю, как выражались вы, изучением катехизиса и что без толкового знания молитв и катехизиса не допускаю молодых людей к бракосочетанию. Но теперь вы сами убедились, что нарекания ваши неосновательны. Школа сделала детей ваших богобоязненнее, благонравнее и умнее. И вы сами не нарадуетесь, слушая в храме Божьем хор певчих, составленный из ваших же детей-школьников.