После этого улица превратилась в оборотную сторону сортирного очка. Алис и Дарро отступили к железным прутьям калитки, пока безликое Долгогорье демонстрировало одинокому стражнику, кем считает его и тех, кому он служит. Отгоняемый назад, страж в последний раз посмотрел на Дарро, затем повернулся и зашагал восвояси, пока желание оросить его нечистотами не распространилось за предел тупика. Вонь стояла ужасная, но и давясь ею, Дарро не удержался от смеха. Сзади раскатывались завывания Ибдиша, тот разорялся: кто из них, дохлятин, собирается отмывать его улицу? Дарро повернулся к своей ныне единственной сестре:
– Что все это значит?
Она замешкалась, как бы подыскивая слова, а потом залилась слезами.
Привалившись к подоконнику, Дарро размазывал по костяшкам жгучее снадобье и заодно высматривал грядущие неприятности. Пока не наступившие. Задним умом он выстраивал план побега, если из-за угла с огнем и мечом выйдет стража. Хотя, может быть, все обойдется.
– Сама не верю, что разревелась, – сказала Алис. Она сидела на темном столе, толкая туда-сюда кошелек бледной женщины, будто кошка игралась с дохлым тараканом. – Надо же, прям у всех на виду.
– Ничего тут стыдного нет, – сказал Дарро. – Булыжники едва не окрасили твоей кровью. Взаправду. Хорошо, кто-то придумал окрасить их кое-чем позабавнее. Такое приключение любого бы выбило из колеи.
– К твоему приходу со мной ничего не случилось. А уж ты ему бы навешал.
– Возможно.
– Навешал-навешал, – утвердительно подытожила Алис. Вот такой вот она уродилась. Заявляла по жизни, что мир устроен так, как ей хочется, а потом отстаивала свою правоту, покуда боги ей не уступят.
– Ну хоть с Оррелом-то ты перестанешь работать?
– Он хороший щипач.
– Он ловкий щипач. Хороший не стал бы наглеть и посылать свою блоху на городского стражника.
– Ошибку допустила я. И перекладывать ни на кого не буду.
– Тогда ты уже толковей его. Главное, не говори, что с ним шпехаешься.
Гримаса отвращения убедила его сильнее любых отрицаний.
– Хорошо, – сказал Дарро. – Ты еще слишком юная.
– Не тебе об этом судить.
– Я твой брат.
– Ты – не я. Кому позволено решать, так это мне.
– А кому лететь сломя голову, чтоб тебя не выпотрошили, как форель, так это мне.
– Тебя никто не заставлял.
Дарро закрыл баночку с мазью и в свете скорого заката оценил свои раны. Багрянец небес падал на красноту раздраженной плоти. Если от гноя не начнется жар, то царапины зарастут и забудутся к концу недели.
– И то правда. Но ведь в следующий раз будет то же самое, а мне помирать неохота.
Она ерзнула, придвигаясь к брату. В глазах стояла серьезность. Такой взгляд у нее был с рождения, но в последний год в нем проявлялась и глубина. Скоро сестренка повзрослеет. И поумнеет – надеялся, но не слишком верил Дарро.
– Постараюсь не вляпываться.
– Нет. Твое «постараюсь» – слабей ветерка, – сказал он. – Сойтись на том, что достаточно делать как прежде, но лучше, – бестолково. Это не приведет ни к чему. Разберись, в чем именно ты оплошала, и придумай правило, чтобы больше такого не повторять. Какое-нибудь несложное. Например: когда ты провернула тычку, пятьдесят шагов гляди только вниз и вперед. Проще некуда, зато тебя перестанет подмывать оглянуться.
– Ладно.
– Считай до пятидесяти, – наказал Дарро.
– Пятьдесят шагов, принято, – согласилась Алис.
Брало сомнение, воспользуется ли сестра этим советом. Если да, то лишним он не окажется. В один прекрасный день может даже спасет от смерти. Но чем больше об этом твердить, тем меньше она будет слушать.
За окном, далеко на севере, где в город втекала река, серебрилась тонкая полоска. Вода сияла под лучами заката. Пора бы надыбать еды. Сейчас пекарни отдадут черствый хлеб по два медяка за буханку. По Речному Порту и Зеленой Горке до сих пор натянуты праздничные палатки. А возле Храма жрецы, наверно, еще раздают мешочки с пшеницей и рисом. Впрочем, про запас имелось вяленое мясо, и у Дарро были другие, неотложные дела.
Алис откинулась на спину и поводила пальцами вслед за стайкой скворцов, вихрем порхавших над водой перед тем, как устроиться отдыхать до зари. Затем она негромко заговорила:
– Ночевать в спальном общажнике будет небезопасно.
Хорошо, что она это осознавала.
– Иди домой.
– Там меня будут искать. Разреши остаться здесь. Про твою комнату никто не знает. Ты их постоянно меняешь.
– Эту я не меняю, и здесь тебе нельзя ночевать.
– Пожалуйста?
Сестренка, которую в детстве Дарро таскал на закорках, взяла в руки его опухшую ладонь. В груди зашевелилось раздражение, а может, любовь – или и то и другое. Дарро забрал у нее кошелек.
– Ступай к Тетке Шипихе, – сказал он. – Пускай она тебя спрячет, пока все не сплывет по течению.
Алис кашлянула хохотком:
– За меня-то с чего ей впрягаться?
Он пересчитал свои десять чеканных серебреников и вложил половину Алис в ладони.
– Остальное придержу. Мне тоже надо есть.