Время перемен

Тут же отчего-то вспомнил маленькую ножку хитровской Люши с нарывом на пальце, ее же – в своей кровати в обнимку с куклой и, отгоняя неуместные воспоминания, как ходил недавно по фабричным квартирам на предмет дезинфекции и предотвращения эпидемий кишечных заболеваний вместе со счетчиком статистического бюро. Картины открывались ужасающие. На влажных стенах круглый год растет мох и даже грибы. При входе в комнату кажется, что попал в отхожее место, до того сильно зловоние. Потолок покрыт плесенью, темно, просачиваются нечистоты из помойной ямы, вместо кроватей – три доски на деревянных козлах. В каморке на три койки живут тринадцать человек, все дети, естественно, больны… Стоимость койки три-четыре рубля в месяц. Ежемесячная зарплата рабочего в текстильном (ведущем для Москвы) производстве пятнадцать – двадцать рублей. Это не считая штрафов. Статистик сказал, что таких коечно-каморочных фабричных квартир только по Москве шестнадцать тысяч сто сорок. А по России? Сколько придется ждать плодов просвещения и благотворительности? Сколько детей и поколений до того умрут или будут влачить безрадостное, больное, хуже звериного существование?

Нет, пожалуй, революция все же нужна. Свежий ветер быстрых общественных преобразований, осуществленных пролетариатом под руководством бескорыстных образованных людей, просто сметет все эти трущобы с лица земли, и на их месте освобожденный от гнета народ воздвигнет…

– Дохтур! Дохтур! Постой!

Аркадий огляделся. Улица казалась пустынна, только стучали по брусчатой мостовой колеса бочки водовоза. Парень-водовоз подставлял плоское лицо солнышку, бессмысленно улыбался весне и напевал вечную цеховую песенку:

Удивительный вопрос:
Почему я водовоз?
А потому что без воды —
И ни туды и ни сюды!

Не он же звал?

В этот момент с задка бочки соскочил мальчишка-оголец и, хлюпая разваливающимися на ходу ботинками, подбежал к Аркадию.

– Я Алешка, помнишь, ты мне еще мазь от парши давал?

– Гм, допустим, помню… И что ж теперь?

– Мы знаем, что ты все еще Люшку ищешь. И пожилой господин с тобой… Он Люшке кто?

– Родственник ее умершего отца.

– Побожись сейчас!

– Уволь… Рассуди сам: мне нет никакого смысла тебе врать. Родственник, правда дальний. Но он добрый человек и готов принять участие в судьбе Люши. Ты знаешь, где она сейчас? Что с ней случилось?

– В «Каторге» говорят, Люшка Ноздрю порешила. Но это еще не наверняка. Гришка Черный ищет ее, она ныкается покуда. Если я тебе скажу, ты Гришкиных и Ноздри дружков не наведешь?

– Алеша! – Аркадий развел руки. – Ну как ты себе это представляешь?! Подумай: что может быть общего у меня или архитектора Льва Петровича с Гришкой Черным?

– Нынче у кого чего с кем общее – не разберешь, – ковырнул широкую ноздрю Алешка. – У нас в деревне все понятно было – где баре, где мужики, где, предположим, Ефим-кузнец. А в городе перепуталось все. Вон ведь тот, к примеру, с кем ты прежде приходил, – с полицией вась-вась, это как?

– Прежде приходил? – нахмурился Аркадий. – Лука Камарич? В дружбе с полицией? Э-э, нет, вот уж этого-то, друг Алешка, поверь мне, никак быть не может. Скорее наоборот… Да не об том речь! – оборвал он себя. – Что же Люша?

– Не знаю, можно тебе доверить или нет… – задумался Алешка. – Сам-то ты вроде человек добрый, а вот вокруг… Провести-то тебя любой смогет… – (Аркадий не удержался от улыбки: подобная аттестация его личности от тринадцатилетнего неграмотного огольца показалась ему крайне забавной.) – Да ладно. Ищите Люшку у цыган. Если судьба – отыщете…

Убежал прочь, хлябая ботинками. Аркадий остался стоять и думал о только что услышанном, пытаясь уложить в голове. Невысокая, хрупкая на вид пятнадцатилетняя девочка убила взрослого мужчину. Каким образом и почему? Люша у цыган. Как это получилось? Цыгане – весьма закрытое сообщество. Люшина мать была цыганкой, это важно. Допустим. Но как Люше удалось убедить цыган в своем родстве с Лялей? У нее нет никаких документов, да и внешне она не так уж похожа на это смуглое племя… И у каких именно цыган ее следует искать?

– Жалко, что мыши безумными не бывают… – задумчиво сказал Адам. – Или бывают, но мы просто понять не можем…

– Как хочешь, но меня это даже радует, – ворчливо откликнулся Аркадий.

– Отчего же? – удивился Адам.

– Да вся Россия прямо на глазах с ума сходит, не хватало еще только сумасшедших мышей в подполе. А тебе зачем?

– Тогда их можно было бы использовать как экспериментальный объект. Изучать душевные болезни. Искать пути излечения…

Аркадий вспомнил новейшие веяния европейской психиатрии, известные ему из обзорных статей, и не без удовольствия представил себе, как Адам ведет душеспасительную аналитическую беседу с безумной мышью, распростертой на лабораторном столе.

– Адам, мы с тобой едем к «Яру», к цыганам. Мне нужно.

– Договорились. Но не раньше, чем я закончу парафиновую проводку препаратов. Сейчас они в ксилоле. И еще неплохо бы переодеться, у меня под халатом нечто весьма непрезентабельное. Сколько потребуется денег? Или ты угощаешь?