Время перемен

Последние 10 лет мы изучаем советского – и постсоветского – человека. Поначалу очень хотелось увидеть, как он меняется. Потом с огорчением наблюдали, как он сопротивляется изменениям. Мы успели увидеть нашего человека в трех агрегатных состояниях. Первое: состояние восторженной мобилизации – 70 % были уверены, что ситуация в стране улучшается во всех отношениях. Второе: разочарование и приспособление – раскол в обществе, демобилизация и деидеологизация, много разнообразных элит, Ельцин, с энтузиазмом и в полном единстве поддержанный на предыдущем этапе, с трудом переизбирается на второй срок. Наконец, третий этап: негативная (или агрессивная) мобилизация.

Это особый тип общественной организации: символы, лозунги похожи на те, что мы уже проходили: «Все под одним, за одною, на одного, друг за другом, шаг вправо, шаг влево…» – ну, сами знаете. Раньше казалось, что мы уже ушли от этого; оказалось, нет, на людей можно надеть ту же (или похожую) узду.

То, что мы сейчас переживаем, – агрессивная или негативная мобилизация – новое состояние общества. Ситуация невиданная: агрессия с астеническим синдромом.

Данные совсем недавних опросов: что вас волнует? На первом месте инфляция, на втором безработица, на третьем коррупция. События в Чечне на седьмом месте, главным событием их считает 6 % опрошенных. Это и есть астенический синдром: знать – и не знать, слушать – и не слышать.

Это превращение заняло весь прошлый год, только не календарный, а с августа 1998 г. по август 1999 г.

Соотношение поддерживающих Ельцина и неприемлющих его совсем недавно было 5: 72; после отставки – 15: 67, очень уж обрадовались этой самой отставке. На вопрос, что дало правление Ельцина, отвечали так: ничего хорошего – 40 %, ничего плохого – меньше 2 %. В плохом прежде всего поминают первую (какая она по счету на самом деле? Шестая? Седьмая?) чеченскую войну. Когда обсуждали импичмент Ельцина, половина опрошенных были за предоставление Чечне независимости; 76 % считали, что Ельцина надо судить именно за чеченскую войну – ее и сейчас оценивают как преступную, как второй Афган. Распад Союза занимает лишь шестое место в списке того, что вменяется в вину Ельцину.

Мобилизация – это высокая степень единомыслия в обществе. Наступать или вести переговоры? Примерно 70 к 27. А если будут большие потери в наших войсках (о потерях чеченцев, о потерях мирных жителей у нас и спрашивать не принято)? Примерно процентов на 15 уменьшается число сторонников наступления, на столько же растет число сторонников переговоров. Это единственное, что всерьез влияет на уровень агрессивности, – собственные потери. Поразительное единство, характерное именно для массовой мобилизации; агрессивность практически не зависит ни от возраста, ни от образования, ни от места жизни. Только женщины менее кровожадны, чем мужчины. Люди с высшим образованием более агрессивны, чем с образованием ниже среднего: они более идеологизированы. Но при этом наименее агрессивна Москва (примерно пополам сторонников наступления и переговоров), трудно сказать, почему. Может быть, сказываются пролужковские настроения, его общая оппозиционность Кремлю. Мало различий и в партийных электоратах: за наступление в Чечне – 80 % сторонников «Единства», 68 % – «Яблока», 65 % – «Союза правых сил», 60 % – «Отечества».

Сейчас все быстренько встают в единый строй – выдвигать Путина, избирать Путина, рукоплескать Путину; и элита встала в эту очередь в надежде ухватить кусочек власти или благ. Это значит, что первая, демократическая элита кончилась, исчерпала себя. Ответственность элиты действительно очень велика: оба раза в нашем веке режим рушился не потому, что народ больше не мог терпеть, а потому, что элита разлагалась.

Отсутствие порядка порождает тоску по сильной руке. Мы это видели давно, но считали, что такой сильной руки нет и ее обладателю не на что, не на кого опереться в сегодняшней России. Мы, кажется, ошиблись. Говорят о манипулятивной демократии, о том, что телевидение, печать могут сделать с людьми что угодно; я в это не верю. Одной манипуляции тут мало. Манипулировать можно теми, кто хоть вполсерьез готов к этому.

Ближайшая аналогия нынешней ситуации – август 1914 г., когда были страсть, энтузиазм, но войны как беды еще не было. С 1941 г. сравнивать бессмысленно, там война началась неожиданно и сразу как беда. А в августе 1914 г. этого состояния – «война как беда» – еще не было.

Татьяна Ивановна Заславская в свое время очень метко назвала нашего человека: лукавый раб. Он за порядок, но сам он обязательно попробует этот порядок обойти. Все процессы у нас с хитрецой: лукавый раб подчиняется, а сам думает, как уклониться.