Время политики

Искусство занято тем, что оно задает вопросы. Иногда – ужасно неприятные. Не потому ли современное искусство многих раздражает, а иногда и искренне возмущает? Кому охота выслушивать бесконечные вопросы, особенно мучительные? Особенно те, на которые ты не готов дать немедленный ответ?

Читатель, зритель и слушатель ждут уж рифмы «розы», а ему предлагают рифмовать самому. Вот еще!

Та цельная картина мира, которую предлагают обществу и которую значительная часть общества с облегчением принимает, начинает расползаться по швам от любого вопроса. А если кто-нибудь и решится ответить, то ответы будут примерно такими: «Ты что, сам, что ли, не понимаешь?», «Сам-то как думаешь?», «Дурак ты, что ли, такие вещи спрашивать?». Или, допустим, «Кто не понял, тот поймет».

Ну а самым традиционным и испытанным ответом на всякие вопросы, конечно же, является универсальный: «Здесь вопросы задаю я».

А иногда еще «вопросами» называют претензии, «предъявы». «Есть у нас к нему кое-какие вопросы» – звучит довольно зловеще. А еще есть выражение «порешать вопрос». Есть, есть различные «вопросы», означающие что угодно, но только не вопросы.

Так называемая общественная и политическая жизнь нашего места и нашего времени строится на основах своеобразной этикетности, вопросов не предполагающей. Вопрос – это сомнение. А сомнениям тут не место. А потому и любой нарушитель этого этикета не может не вызвать разной степени агрессии. А потому любой человек, упорно задающий вопросы, обозначается, как правило, различными синонимами слова «враг».

«Враг», «русофоб» или «пятая колонна» – абсолютно исчерпывающие ответы на все вопросы. В общественном обиходе все большее и большее распространение приобретают разные слова, наделенные определенной эмоциональной энергией, но начисто лишенные какого бы то ни было смысла. Впрочем, их бессмысленность в каком-то смысле и является причиной их инструментальной успешности.

Поэтому такие вопросы, как «что такое „враг“ и кому он враг?», «кто такие в данном случае «мы»?», «что вы понимаете под словом «хунта?» и «в чем, по-вашему, конкретно выражаются „национальные интересы“ и вообще, что это такое?», и очень многие другие только кажутся социально и культурно ответственному человеку разумными и даже необходимыми. На самом деле они в лучшем случае неприличны.

То безоглядное, казалось бы, доверие к нескончаемому потоку самозарождающегося и передаваемого электронным путем собачьего бреда – это, в общем-то, никакое не доверие.

Это вообще не вопрос веры. Это добровольное коллективное согласие жить в условном, символическом, фантастическом мире.

Этот мир привлекателен не только тем, что здесь на самые сложные и мучительные вопросы даются самые простые ответы, рассматривать которые с точки зрения даже не правды, а, прямо скажем, элементарного правдоподобия считается вопиющим нарушением общественных приличий.

И нет, мне кажется, никакого плана. И стратегии никакой нет. А есть безумная попытка (это иногда называют «геополитикой») создать параллельный, альтернативный «бумажный» мир, сляпанный при поддержке всех родов пропагандистских войск и всех видов медиа-орудий.

Параллельный мир, идея, этика и эстетика которого восходит либо к компьютерным играм, либо к классическим играм времен моего детства, когда двое приятелей выдумывали страну наподобие Швамбрании, страну, в которой один из них – уж как умеет – играл роль строгого и мудрого короля, а второй, допустим, великого полководца, не ведавшего преград ни в море, ни на суше.

Эта страна великая и могущественная. В ней до хренища лесов, полей и рек. Ее все вокруг боятся и уважают. Эта страна с легкостью завоевывает соседние, тоже придуманные, страны, и король с маршалом становятся все могущественнее и могущественнее. А их великое государство становится все мощнее и мощнее, все обширнее и обширнее, покуда хватает площади ватманского листа, на котором оно в состоянии уместиться.

Нашим фантазерам почти удалось создать этот «ватманский» мир. И им удалось заставить поверить в реальное существование этого мира множество так и не выросших из тревожного и буйного подросткового возраста мужчин и женщин. И похоже, они заигрались настолько, что в этот свой фантомный мир поверили сами.

Когда негодяи очень долго и интенсивно морочат головы идиотам, то рано или поздно происходит злокачественная диффузия: безвредные поначалу идиоты постепенно становятся еще и вредоносными негодяями, а негодяи неизбежно впадают в беспокойный идиотизм.

Традиция-то эта, в общем, давняя. Вот была, например, в истории отечественной культуры такая причудливая штука, как «социалистический реализм». Это был как бы художественный метод, предполагавший изображение действительности не такой, какая она есть, а такой, какая она по идее должна была бы быть. Или «действительность в ее развитии», как с лукавым изяществом формулировали тогдашние теоретики. Я же главную особенность этого метода обозначил бы как «специфическое культурное явление, которое не задает вопросов, а дает лишь ответы на никем не поставленные вопросы».