Время предательства

Он знал, что успел. Теперь он сможет освободить Жана Ги.

Он уже выходил из леса, когда ударила пуля. Сила удара приподняла его и развернула. За миг до того, как он упал на землю, за долю секунды до того, как мир погрузился во тьму, он встретился взглядом с человеком, который стрелял в него.

Жан Ги Бовуар.

И Арман Гамаш упал, раскинув руки, словно изображая ангела на ослепительно-белом снегу.

Глава сорок вторая

В церкви Святого Томаса в Трех Соснах стояла тишина, лишь шуршала бумага в руках гостей, которые читали порядок богослужения. Склонив голову, вошли четыре монаха и встали в полукруг перед алтарем.

После небольшой паузы они начали петь. Их голоса смешивались, соединялись. Расходились. Потом превращались в один. Это было все равно что слушать одну из картин Клары. С ее цветами, вихрями и игрой света и тени. Все крутилось вокруг неподвижного центра.

Скромное песнопение в скромном храме.

Единственным украшением в церкви Святого Томаса было витражное стекло с изображением вечно молодых солдат. Окно располагалось так, чтобы улавливать лучи утреннего солнца, самого молодого света.

Жан Ги Бовуар склонил голову, отягощенную торжественностью момента. У него за спиной открылась дверь, и все поднялись на ноги.

Песнопение стихло, и наступил миг тишины, а потом раздался другой голос. Бовуару не нужно было смотреть туда, чтобы знать, кто это.

В передней части церкви, глядя вдоль прохода, стоял Габри и пел своим чистым тенором:

Звони в колокола, что еще не мертвы,
Забудь свою идеальную жертву.

Прихожане вокруг Бовуара присоединились к пению. Он услышал голоса Клары, Оливье и Мирны. И даже тонкий, пронзительный, монотонный голос Рут. Голос рядового солдата. Неуверенный, но несгибаемый.

Однако у Жана Ги не было голоса. Губы его двигались, но беззвучно. Он смотрел вдоль прохода и ждал.

Нет таких мест, где трещины нет,
Через нее и проникает свет.

Сначала он увидел мадам Гамаш, идущую медленным шагом. И рядом с ней – Анни.

Ослепительную в свадебном платье. Шествующую по проходу рука об руку с матерью.

И Жан Ги Бовуар заплакал. От радости, от облегчения. От сожаления о том, что случилось, и о том, что причинил столько боли. Он стоял в утреннем свете, что принадлежал мальчикам, которые не вернулись домой, и по его щекам текли слезы.

Кто-то ткнул его в руку и протянул ему льняной платок. Бовуар взял его и взглянул в темно-карие глаза своего шафера.

– Вам он и самому понадобится, – сказал Жан Ги, возвращая платок.

– У меня есть другой.

Арман Гамаш вытащил платок из нагрудного кармана и вытер глаза.

Двое мужчин стояли плечом к плечу в переполненной церкви, плакали и смотрели, как Анни с матерью идут по проходу. Анни Гамаш собиралась выйти замуж за свою первую и последнюю любовь.

– Теперь больше не будет одиночества, – сказал священник, давая последнее благословение паре. – Ступайте теперь в свой дом, войдите в дни вашей общей жизни. И пусть ваши дни будут добрыми и долгими на этой земле[70].

Празднование на залитом солнцем деревенском лугу началось около десяти часов утра в один из первых дней июля и продолжалось до самого вечера. На лугу разожгли костер, пускали фейерверки, готовили барбекю. Всем гостям подавали салаты и десерты, паштеты и сыры. Хлеб свежей выпечки. Пиво, вино и розовый лимонад.

Когда запели первую песню, Арман, облаченный в визитку, отдал свою трость Кларе и, прихрамывая, медленно двинулся в центр собравшихся гостей, центр деревенского луга, центр деревни, остановился и протянул руку.

Она была твердой и не дрожала, когда Анни вложила в нее свою ладонь. Отец наклонился и поцеловал ее, потом притянул дочь к себе, и они начали танцевать. Медленно. Под сенью трех огромных деревьев.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил он.

– А мама была уверена? – рассмеявшись, ответила его дочь.

– Ну, ей повезло. Я оказался идеальным, – сказал Гамаш.

– Жаль. Я слышала, прочнее всего то, что было сломано, – откликнулась она, медленно двигаясь вместе с отцом по деревенскому лугу и положив голову на его сильное плечо.

Гамаш всегда вовремя подставлял его тем, кого любил.

Они протанцевали мимо Габри и Оливье, мимо Мирны и Клары, мимо хозяев магазинов и деревенских жителей. Мимо Изабель Лакост и ее семейства, мимо Брюнелей, стоявших рядом с агентом Николь. Иветт Николь.

Все улыбались и махали Арману и его дочери. На другой стороне луга Жан Ги и Рейн-Мари прошли в танце мимо Даниеля и Розлин, мимо внуков Гамаша, гладивших Анри.

– Ты знаешь, как мы счастливы, Жан Ги, – сказала Рейн-Мари.

– Правда?

Ему все еще не верилось.

– Никто из нас не идеален, – прошептала она.

– Я чуть не убил вашего мужа, – сказал Жан Ги.

– Нет, ты пытался его спасти, остановить. И тебе удалось. Я всю жизнь буду в долгу перед тобой.

Они продолжали танцевать в молчании, размышляя о том мгновении, когда перед Жаном Ги встал выбор.