Время проснуться дракону. Часть 1

А после игры с крабами они усаживались на заветный камень, на который еще маме, подобрав юбку, нужно было перенести Эль, и сидя на нем, съедали хлеб с сыром, захваченные из дому, следя за тем, как вокруг них резвятся маленькие рыбки. Эта игра тоже очень нравилась Эльмери. Было весело и интересно смотреть, как рыбки серебристым веером разлетались от них, если она вдруг опускала ножку в воду. И наоборот, «сбегались» в неимоверном количестве, если она кидала туда крошки от хлебушка.

Когда хлебушек был съеден, ими и рыбками, они с мамой принимались рассматривать плывущие мимо кораблики и гадать, откуда те плывут и какой груз везут.

А еще, на том камне мама всегда предлагала поиграть с ветерком. Она вынимала из косы ленту и, взяв ее двумя пальцами за кончик, пускала стелиться по морскому бризу. А Эль должна была, подставив ладошки и прося ветерок послушаться, направлять ленточку или в другую сторону, или закрутиться в спираль, или обвиснуть так, как если бы к ней был привязан камешек.

Уже гораздо позже, много зим спустя, девушка поняла, что таким образом мама знакомила ее, малышку Эльмери, с доставшейся ей стихией.

В тот злосчастный день они тоже ходили к морю. И все было как обычно — и поиск сокровищ, и ловля крабов, и посиделки с серебряными рыбками. Эти последние часы, проведенные с мамой, девушка помнила очень хорошо. Ведь на протяжении многих последующих зим они всплывали в ее сознании снова и снова, доводя до слез. А «добыча» от той прогулки и по сей день в мельчайших деталях стояла перед глазами! Тонкие мамины пальцы перебирают на ладонях Эль розоватую, полупрозрачную, чуть ребристую ракушку, шероховатый зеленый камешек с белыми прожилками и немного попорченную морской водой костяную пробку для бутыли, вырезанную в виде птицы.

А тогда, еще не ведая о грядущем расставании, они веселые возвращались с берега домой. Им и нужно-то было пройти вдоль ограды старого поместья по улице, прилегающей к нему и выходящей на площадь, и оттуда уже свернуть на свою.

На площади они решили зайти в храм, поджечь на жертвенном огне во Славу Создателя тот цветущий тимьян, что мама насобирала на косогоре.

Но, когда они только стали подниматься по широким ступеням, к ним навстречу вышел настоятель и встал у них на пути.

Описать его, в свои четыре зимы, маленькая Эльмери не смогла бы. Все, что приходило тогда ей в голову при взгляде на него — это определение «противный дядька».

А сам «противный дядька» в это время, растопырив руки, загораживал им проход в храм и кричал на маму:

— Не пущу! Не позволю ведьме присутствием своим пачкать благость Дома Светлого! Уходи отсюда! И отродье свое забирай с собой!

Не особо понимая, что происходит, но слыша, как любимую мамочку обзывают ведьмой, Эль, сжав кулачки, выскочила вперед:

— Мама не ведьма — мама волшебница! — прокричала она, набрасываясь на того.

Недолго думая, служитель размахнулся и ударил девочку по щеке. В голове малышки все зазвенело, и она упала, ударившись спинкой еще и о камень крыльца.

Что потом сделала мама, Эль не видела сквозь выступившие слезы, но «противный дядька» заверещал дурным голосом и унесся вглубь храма, не забыв захлопнуть за собой дверь. Мамочка же подняла ее на руки и, приговаривая ласковые слова, понесла домой.

А вечером, когда они все втроем сидели за вечерней трапезой, не постучав, как положено в дверь, и не спросившись, к ним в дом ворвались тот самый «противный дядька» и несколько солдат.

Солдаты встали вокруг стола, а дядька начал что-то кричать матери и отцу, постоянно упоминая ведьм и колдовство. Папа, недолго думая, подхватил ее, Эль, и унес на второй этаж в спальню. И наказал сидеть тихо и к взрослым не выходить.

Эльмери и сидела… сколько-то, и слушала вопли дядьки и тихие спокойные возражения родителей, ничего, собственно, не понимая. А потом, решив, что она уже насиделась, тихонечко направилась к лестнице.

Подкравшись к самым ступеням, малышка осторожно сквозь балясины перил окинула взглядом нижнюю комнату.

А там кое-что изменилось. Солдаты сбились в кучу, вжавшись в простенок между окнами. А «противный дядька», который оказался в этой куче крайним, таращил глаза на что-то, что находилось над ним и молча, раскрывал и закрывал рот, как рыбка, вытащенная из воды.

Эль немножко переместилась и заглянула меж других опор.

Теперь ей стало видно, что дядька таращится на трех огненных змеев, которые изгибая тела, через всю комнату тянулись к нему и солдатам из камина. А из открытых пастей тех змей струились раздвоенные языки. Лившийся с них жар шевелил воздух и делал его похожим на водичку.

А мама стояла перед ним и что-то тихо говорила.

А когда дядька качнул согласно головой, она повела руками и отослала двух змей обратно в камин, а третью, самую здоровенную заставила отодвинуться. Солдаты и дядька кинулись вон из дома.