Время против времени

— Молодежь больше. Вроде вас, когда вы в леса сбежали. И теперь бегут. С луком и стрелами, как и раньше. Не всякий может охотничью двустволку купить. Да и просто так уходят. Земли много — только налог плати. А уйдешь подальше так и бесплатно просуществуешь. И существуют. Дичью торгуют, шкурами. А меха нынче в моде.

— Значит, нуждается Город в рабочих руках?

— Держится мастеровщинка. Высокая оплата труда. Приходится раскошеливаться, если хочешь рабочих держать.

Его информацию я корректирую информацией Мартина. Он уже несколько дней работает в редакции «Брэд энд баттер». Просил дать ему три-четыре дня для ориентировки: «Потом встретимся, расскажу, что узнал». Стила в трансформации Мартина оказалось убедить легче, чем предполагалось. Правда, сначала он буквально рассвирепел.

— Прохвост ваш Мартин! Не ожидал.

— Сейчас поймете. Мердок серьезный противник. Даже сейчас. А кто знает, что произойдет через несколько месяцев? Надо проникнуть в его замыслы, в его игру. Так вот, сенатор, пришлось пожертвовать Мартином, послав его в эту газету. Так появится у нас свой человек во вражеском лагере.

— А вы не преувеличиваете значение Мердока как политической личности?

— Боюсь, что нет, сенатор. Он может быть очень опасен.

— Возможно, вы правы, Ано. А Мартин не протестовал?

— Я убедил Мартина, сенатор. Все в порядке. Можете спокойно ехать в Ойлер.

Мы встретились с Мартином еще до приезда сенатора. Мартин был не один — с Луи и Питом, найденными в общежитии политехнички. Оба сияют, — пожалуй, самое точное определение их душевного состояния. А внешне неброско одетые, не то студенты, не то клерки, встретишь на улице — не обернешься.

— Одному из вас придется работать у меня в канцелярии, — говорю я. Просматривать документы, сенатские протоколы, отчеты, подбирать нужную мне информацию. Другой будет связан со мной. Работа на ногах, с людьми, информаторская, агентурная. Кому что — выбирайте сами.

— Человек я неразговорчивый — предпочту писанину, — говорит Пит.

— А я — «на ногах и с людьми», — тут же вставляет Луи.

Всем все ясно. Луи и Пит уходят, получив за неделю вперед, а мы с Мартином остаемся вдвоем за бутылкой розового «Вудвилльского».

— Выкладывай, — говорю я Мартину. — Что узнал?

— Многое. Нет ни кризисов, ни экономических спадов, ни биржевой паники. Без работы только инвалиды и нищие, которых, кстати говоря, ловят и ссылают на рудники. Рай?

— Допустим.

— Зато пособия инвалидам труда ничтожны, а семьям погибших на работе ни хозяева, ни государство вообще не платят. Пенсия начисляется только с семидесяти лет, да и то лишь мужчинам. Женский труд и оплачивается дешевле и пенсией не обеспечивается. Таков популистский прогресс на практике. За полсотни лет построено не больше двух десятков заводов, значительная часть мастерских реорганизована в мелкие фабрички, тяжелая промышленность только развертывается, да и то лишь как придаток к нуждам аграриев, в легкой царит потогонная система надомников. Фабричных рабочих всего тысяч двести, их здесь именуют по-старому: мастеровыми.

— А как с наукой?

— Кого из ученых встретишь «на дне»? Говорил я, правда, с одним бывшим университетским профессором. Математик по специальности и алкоголик по склонности. Науки, Юри, здесь на уровне девятисотых годов. Лучше других работают заводские научные лаборатории, в частности, лаборатория некоего Уэнделла — заводчика, отпускающего на нее большие средства. Но все это редкие исключения, только подтверждающие промышленную отсталость Города.

Мартин рассказывает подробно и дельно. Но мне этого мало. Мне нужно связать все это с политикой.

— А на «дне» вообще не говорят о политике, — усмехается Мартин. — Здесь голосуют за тех, кто платит. Покупателей и перекупщиков голосов и у «джентльменов» и у популистов в одном только рыночном районе десятки. Даже лидер «джентльменской» партии Рондель не брезгует здесь покупкой голосов. А районы привокзальных бильярдных и баров закуплены на корню популистами. Только Мердок не покупает пока голоса избирателей, но когда это ему понадобится, у него будет все «дно» — от уличных забегаловок до клубных игорных домов. Один Пасква приведет ему тысячи не только в Сильвервилле, но и в самом Городе, где я уже встретил нескольких его друзей из памятной нам «берлоги». Кстати, о Мердоке, — тут Мартин понижает голос, словно боится, что кто-то может подслушать, — я почти уверен, он замышляет что-то новенькое.

— А конкретно?

— Кто-то по имени Фревилл контролирует все притоны в американском секторе. Тут и открытые питейные заведения, и салуны с потайными игорными залами, и модные клубы с запрещенной крупном игрой, и бильярдные с барами — вплоть до рыночных забегаловок, где можно на ходу перехватить рюмку яблочной водки. А во французском секторе то ли сам, то ли в роли чужого подставного ферзя правит некий Бидо, предпочитающий не делить доходов с Фревиллом. Так вот, с Бидо решили покончить. Как и когда, не знаю, но один тип проболтался, что скоро из него сделают мясной пудинг. Только я думаю, не наше это дело, Юри.