Время ранних разлук

— Ну, что ж, скажу. Только по секрету. Тем более, дело прошлое. Вы, наверное, думаете, что я принял вас потому, что вы очень горячо меня упрашивали? Меня все упрашивают горячо. Я взял вас в госпиталь потому, что вы сказали замечательные слова: «лечат не только раны…». И еще: «я знаю этого человека, спасти его могу только я!» А накануне вашего приезда этот человек выспрашивал у товарищей по палате — не сохранился ли у кого пистолет?.. А еще накануне пришел его брить парикмахер, так тот у него опасную бритву украсть пытался…

…Когда Аля впервые вошла в палату, Юрий вздрогнул, посмотрел на нее испуганно и недоверчиво:

— Это ты, Аля? Или это опять бред?

— Я, Юрочка, я! Здравствуй!

— Как ты? Откуда ты? Ты же в Москве.

— Приехала.

— Проститься приехала?

— Как проститься?

— Ну, так. Видишь какой я? — Юрий чуть улыбнулся, улыбка была жалкой, и он, видимо, почувствовал это, потому что дальше с горечью сказал: — Зачем приехала? Я не хотел, чтобы ты меня видела таким.

Больше они в этот день не сказали друг другу ни слова. Юрий закрыл глаза. Аля всматривалась в его исхудавшее небритое лицо с острым носом и ввалившимися щеками. И вдруг услышала:

— Аля… Аля…

— Что, Юрочка? Что тебе?

Он не отвечал. Это во сне.

Утром, увидев Алю около своей постели, он сказал:

— Извини. Кажется, я немного задремал. Так сколько времени нам дали на свидание?

— Ровно столько, чтобы ты выздоровел и я взяла тебя с собой в Москву.

— Как? Ты останешься здесь? Что ты будешь делать?

— С тобой буду.

— Нет-нет. Ты учишься. У тебя весенняя сессия на носу. У тебя нет времени. — Потом добавил, помолчав: — А у меня, как говорят, в запасе вечность.

Они разговаривали так, словно вчера расстались. И Юрия, кажется, уже не удивляло, что перед ним — Аля, которую он горячо любил, которую давно не видел. Отчего это? От притупления чувств, свойственного тяжелобольным? Или это отчужденность, холодок, которые бывают у людей обреченных, мысленно списавших себя с этого света? Или просто хочет он, чтобы Аля уехала — уехала, училась, устраивала свою жизнь и не мучилась с ним? Можно промучиться месяц, а можно и всю жизнь.

— Как ты разыскала меня?

— Твой товарищ написал. Наверно, ты его попросил?

— Нет, Алечка, не просил. И я бы, прости, писать тебе не стал.

— Так бы и не стал?

— Нет. Ты бы думала, что я погиб. Помнила бы меня тем мальчишкой… У тебя была бы своя судьба…

— Ну, ну, Юра, хватит глупостей. Скажи, а кому-нибудь еще ты написал?

— Нет.

— Товарищам фронтовым?

— Нет. Вот скажи, ты сейчас меня жалеешь? Тебе меня жалко? А зачем и кому писать, чтобы меня жалели, сочувствовали, выражали, так сказать, соболезнование? Я хочу жить или на равных со всеми, или… Понимаешь, не могу, чтобы меня жалели… Ты скажешь, что я опять говорю глупости. Но вспомнилось мне, читал: никто никогда в жизни не видел мертвого слона. Когда слон чувствует близкую смерть, он уходит в глубокие джунгли. Наверное, чтобы никто не видел его беспомощным и никто ему не сочувствовал… Тигры тоже уходят… А орел умирает по-другому. Улетает от своих, поднимается высоко, насколько сил хватает, и складывает крылья…

— Это все очень гордо и красиво, — ответила Аля, кусая губы, чтобы не расплакаться. — Но ты не слон, не тигр и не орел. Ты — мой Юрка. Мой, слышишь?

Юрий тихо рассмеялся:

— А знаешь что? Ты меня гипнотизируешь.

— Ты как-то давно то же говорил.

Как-то давно… То, что они называли «давно», на самом деле происходило всего несколько лет назад. Но война так удлинила, так растянула время, что год стал чуть ли не веком.

Они встречали друг друга каждое утро ровно в половине девятого недалеко от Часового завода.

Он шел на занятия в военную школу, она — в десятилетку.

Сначала проходили мимо.

Потом стали здороваться. Потом улыбнулись. А потом как-то… остановились.

Решили встретиться и вечером.

Однажды Юрий пригласил Алю к себе домой.

Родителей у Юрия не было. Мать он совсем не помнил, так рано она умерла, а отец погиб. Уехал в командировку — он был строителем-взрывником — и не вернулся. Юрию стали платить пенсию. Воспитывал его дядя. Хороший, добрый, немного чудаковатый человек, художник но профессии. Он иллюстрировал детские книжки, иногда делал карикатуры для журналов.

Вот и из Юрки вышел бы художник, да вот беда, в военные пошел, — сокрушенно говорил он Але. — А ведь как рисует! Весь в меня. Только лентяй.

Однажды они втроем встречали Новый год. Дядя пригласил их за город на дачу в тихом сосновом лесу.

В двенадцать часов на морозе у живой елки подняли бокалы — с новым счастьем!

Это была встреча сорок первого. Через полгода дядя ушел на фронт и пропал без вести.

Не столь давно это было: сейчас — сорок четвертый. После того как Юрий рассмеялся в ответ на Алины слова и сказал о гипнозе, она поняла: первый шаг сделан. Первый шаг, чтобы прорвать блокаду, которой он сам себя окружил.

И еще сильнее уверилась она в этом со временем, когда отметила, что о слонах, тиграх и орлах Юрий больше речи не заводит.

А однажды он сказал ей:

— Знаешь, Алечка, какой сегодня день? Исторический. Первое июля.