Время расплаты

В груди как будто кто-то грубо орудовал наждачкой. Со скрипом, с очень отвратительным скрипом, о котором я уже забыл. Сейчас ведь не было между нами Родионова, были только мы, но все равно ничего не получалось. У нас ничего не получалось…

Я-то, дурак, думал, что моя жизнь снова заиграла красками, а она еще больше покрылась плесенью. Она сказала, что любит. Но… Слишком много этих «но».

Может, я сам идиот? Нахрена взрослому парню какой-то неизвестный отец, которого он знать не знает? Вот если бы я сейчас поставил себя на его место, то что? А я бы просто посмотрел на этого человека и спросил: «Дядя, а где ты был все мои тринадцать лет?»

И это правильно. Пусть я не знал о его существовании, но меня все равно не было рядом. И мое незнание не уменьшает моей вины.

Да твою же!..

Я только сейчас, после ее слов, понял, что этот ребенок мог бы быть моим, но он чужой. Если бы все сложилось иначе…

Опять начинаю о том, что могло бы быть, а не пытаться справиться с тем, что есть. И я понимал, что Лиля права, но не смог не провести аналогию с ее отцом. Он говорил те же слова мне тринадцать лет назад.

Она мне нравилась такой, какой она стала. Я в нее влюбился снова. И даже эти черты… С одной стороны, я понимал, что она как мать сражается за будущее своего ребенка. И в этом она была похожа на своего отца. Но с другой — для меня это было невыносимо. Я не думал о детях, семье, но сейчас хотел всего этого.

А я не успел сказать… Что же, может, это и к лучшему?

Наверное, тогда бы я выглядел полным идиотом.

— Женя…

Лиля снова потянулась к моим губам, но я отстранился.

Казалось, все прошло, все переболело… Я даже сам в это верил, я, черт возьми, это чувствовал, только вот сейчас мне надо было переварить. Отстранившись, я посмотрел в эти зеленые глаза, сводившие меня с ума, и сказал:

— Прости. Мне надо подумать.

Я знал, что могу сорваться, даже когда собираю все силы в кулак, чтобы оставаться спокойным.

Я рвусь к ней и убегаю от нее. Это никогда не решить.

Да, правильно — никогда не решить. Она навсегда останется моим наваждение и моим исцелением. Я не перестану любить ее, но с этим я уже смирился, за это уже расплатился.

Жестокая цена за любовь.

Уйти, пока не поздно, подумать… Мне это надо.

Я обхватил ее лицо ладонями и посмотрел в эти глаза, которые почти гипнотизировали, заставляли остаться, поддаться.

— Не уходи, — попросила Лиля.

— Я вернусь утром, обещаю. Просто мне надо время.

— Женя, он и твой сын тоже. Но…

— Он меня не знает, — горько усмехнулся я.

— Не знает, но может узнать.

Лиля опустилась на пуфик, опершись на стену под вешалкой, и молчала. Лучше бы она обвиняла меня, лучше бы кричала, но не так. Не вот так!

Ей тоже было тяжело. После прощения пришло непонимание, даже недоразумение. Я понимал, что после стольких лет не будет просто, но не был готов.

«Он и твой сын тоже».

Так почему?! Почему я узнал об этом только сейчас?

Я не видел его младенцем, не видел, как он родился. Не видел первых шагов, не слышал первых слов.

А ведь он мой!

Мне придется жить с мыслью, что я не знаю своего ребенка. И судя по всему, не узнаю так, как мне бы хотелось. Я хотел об этом подумать позже, но мысли съедали, а сейчас еще и Лиля добила меня.

— Закрой дверь и не выходи никуда, пока я не вернусь.

Она не пыталась меня остановить, даже глаза не подняла, когда я уходил.

Ветер ударил по лицу отрезвляющей пощечиной. Я достал сигареты и попытался прикурить. Получилось не сразу, да и сигарета истлела после трех затяжек от непрекращавшихся порывов. Отбросив окурок, я поднял глаза на окна. Все почти как раньше: я стою, ожидая чего-то. Но на этот раз в окне горит свет, и я знаю, что вернусь, а она будет ждать.

Мне просто надо подумать.

Дворы сменяли друг друга, а я шел, даже не прикрываясь от ветра, пока не наткнулся на едва заметную вывеску бара. Работал он круглосуточно, и я устроился за столиком, заказав бокал пива.

Бокал за бокалом, но голова работала хорошо, даже прояснилась. Вместе мы справимся. Хватит с нас ошибок и потерянного времени — за это мы расплатились сполна.

Чем сидеть и думать, лучше делать.

Я расплатился и покинул заведение. На ближайшем доме посмотрел адрес, потому что даже не помнил, где шел. Далековато забрался, но ничего, не в Нью-Йорк же.

Начался мокрый снег, и я вызвал такси, чтобы вернуться. Вернуться к Лиле.

Меня раздражал каждый светофор на пути, из-за любого промедления хотелось рявкнуть на водителя, но я лишь нетерпеливо постукивал пальцами по колену, глядя в окно.

Машина остановилась напротив подъезда, и я, выйдя на улицу, снова поднял голову. Света не было, и из-за этой мелочи появилось странное предчувствие.

Я поднялся на этаж и надавил на кнопку звонка. Ни звука по ту сторону двери. Давил и давил… Стучал и снова звонил.

Ничего.

В кармане завибрировал телефон, и я уже не ожидал ничего хорошего. Тревога только разрасталась. Достав его из кармана, я открыл сообщение и перечитал его раз десять, не меньше. Видимо, я просто отказывался верить в то, что вижу. Но буквы складывались все в те же слова, и смысл не менялся.