Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели

Я не верю в случайные совпадения. Если на голову падает кирпич, значит, были причины, чтобы этот кирпич сорвался именно в этом месте, в этот миг, на эту самую голову. Nullum sine causa, — говорили законопослушные римляне, судьба совершенно не напрасно столкнула нас снова. Не ручаюсь, что это был именно он (машина другая, совершенно другой костюм), но лицо было, клянусь, тем же самым!

— Сволочь! — заорал я ему вслед. — Убью! — и, не помня себя, швырнул в него костылем, но тут же захромал и упал в грязь, почти плача.

Бывает, что слово, вырвавшееся в порыве гнева, застревает в душе, как заноза. Так и слово «убью», засев в моем еще не до конца оправившемся от травмы мозгу, пустило корни и помимо моей воли зажило самостоятельной жизнью, изменяя, как осколок злого зеркала, сущность всего, что я видел вокруг. С этого дня, куда бы я ни шел и что бы я ни делал, кувалдообразное его лицо преследовало меня повсюду. Оно оттирало меня от прилавка, когда я собирался купить пачку сметаны, оно занимало мои лежаки на пляже и номера в гостинице, когда я ехал отдыхать на юг; нарочно со смаком жрало шашлыки, когда я был голоден, орало песни, когда я хотел спать; оно злобно крало деньги из моего кармана и покупало себе на них то, чего не мог купить я; оно соблазняло деньгами моих девочек.

Не спрашивайте, как я достал оружие. Для настоящей ненависти, как и для настоящей любви, непреодолимых препятствий нет. Выбрать жертву и вовсе оказалось делом техники. Жребий пал на самого отвратительного из них. Он отшвырнул меня, когда я входил в магазин, и не оглядываясь проследовал дальше. Слепо, как топор, идя навстречу судьбе, он и подумать не мог, что в пакете, выпавшем у меня из рук, в обойме маслянистого, вороненого «Вальтера» уже готова пуля, которой несколькими часами позже суждено оборвать его жизнь. Я выследил его и вечером того же дня, точно рассчитав время, спрятался в подъезде. Сначала я хотел выстрелить ему прямо в лицо и разбить его, как разбивают ненавистный портрет — но не смог, и разрядил пистолет ниже, в сердце.

Три минуты спустя после убийства я был уже далеко, а еще через пять минут входил вместе с шумной подвыпившей компанией в вестибюль метро. Было пять минут второго, уборщица уже стояла у двери с железной скобой в руках, готовясь закрывать станцию. Ни ей, ни этим симпатичным парням и девицам, что-то весело горланящим на перроне, и в голову не могло прийти, что рядом на лавочке, спокойно уложив на колени смешной, порыжевший от времени портфель, едет домой убийца с типичной внешностью образованного заморыша средних лет. Все было кончено. Теперь мне было легко, и в эту ночь впервые за несколько месяцев смог заснуть спокойно.

Весь следующий день прошел для меня как бы в перламутровом блаженном тумане, а поздно вечером, в час, когда люди расходятся по домам и улицы пустеют, ко мне пришли. Нет, это были не крепкие парни из оперативного отдела уголовного розыска, не был это также пресловутый мещанин Достоевского, пришедший мне сказать, что я — убивец (то-то удивил бы, честное слово!) — нет, можно даже не гадать, это было совсем, совсем другое…

Она вошла нежданно и незаметно, как входят души. Единственным источником света в комнате был телевизор, сидя перед которым в кресле, я слушал сводку «Дорожного патруля» о том, в частности, как вчера ночью в доме номер шесть по улице Будды Гаутамы произошло убийство. Показывали, как топчется милиция около знакомого трупа, лежащего на знакомом кафеле: две темных дырки в зеленом пиджаке, голова повернута в сторону; еще одна дырка (крупным планом) в стене, сержант показывает на ладони пулю, пуля расплющена. Никаких особых эмоций не испытал я по поводу тела, распростертого на полу: ненависть погасла, а раскаяние было так далеко, что я даже не догадался о нем подумать, легко и безмятежно было на душе. Сверху наросло гудение — подъехал лифт, открылись двери, не предупрежденный жилец — высокий мужчина в плаще — вышел и отшатнулся, увидев тело. Его тут же взяли и отвели в сторонку двое крепышей в штатском.

«Убийца поджидал жертву, спрятавшись за дверью, — продолжал комментировать голос за кадром. — Никаких следов, даже гильз на месте преступления не обнаружено, судя по всему, стреляли из револьвера».

Пальцем в небо, милые вы мои Эркюли Пуаро! Мой черный «Вальтер», никакой не револьвер, а автоматический пистолет, заботливо вычищенный и смазанный, лежал на диване в белой фланелевой ветошке.