Время Шамбалы

Довольно неожиданное появление заметки о Тибете в сентябрьском номере «Известий» было все же вызвано вполне конкретным событием — возвращением на политическую сцену Агвана Доржиева. Произошло это при весьма необычных обстоятельствах. Летом 1918 г. Доржиева вместе с двумя спутниками-калмыками арестовали на железнодорожной станции Урбах (недалеко от Саратова, на пути из Калмыцких степей в Забайкалье) по подозрению в попытке вывоза ценностей за пределы Советской России. Эти средства Доржиев собрал среди калмыков на строительство общежития при буддийском храме в Петрограде. В своей тибетской автобиографии он рассказал о страшных днях, проведенных в Бутырской тюрьме в ожидании расстрела, который ему казался неминуемым[332]. Выйти на свободу Доржиеву удалось лишь благодаря настойчивому ходатайству перед ЧК его петроградских друзей-востоковедов[333]. Условием освобождения «тибетского дипломата», по-видимому, стало его согласие сотрудничать с советским дипломатическим ведомством. Привлечь Доржиева к такому сотрудничеству не составляло труда, поскольку он всегда выступал за сближение между Тибетом и Россией. Перед руководителями НКИД Г. В. Чичериным и Л. М. Караханом (заместителем наркома), таким образом, открылась заманчивая перспектива — завязать через Доржиева дружеские связи с Далай-ламой и другими тибетскими теократами, что позволило бы Советской России занять стратегически важную позицию в центре Азиатского континента. Оттуда, с тибетской территории, можно было бы приступить к осаде главной цитадели британского империализма в Азии — Индии, и в то же время продвинуть социальную революцию в страны буддийского Востока. Начиная с весны 1918 г., после визита в Петроград на пути в Германию главы «временного индийского правительства» в Кабуле, сикхского национал-революционера раджи Махендры Пратапа, большевики особенно пристально следили за развитием событий за Гималайским хребтом, в многомиллионной стране, которая, по их сведениям, находилась на пороге революционного взрыва[334].

Вскоре после освобождения Доржиева, 19 октября 1918 г. состоялось заседание Русского комитета для исследования Средней и Восточной Азии (находился в ведении НКИД), на котором его председатель академик С. Ф. Ольденбург выступил с проектом двух экспедиций — в Восточный Туркестан и Кашмир, под его собственным руководством, и в Тибет, под началом профессора Ф. И. Щербатского и при участии профессора Б. Я. Владимирцова. Обе экспедиции, хотя перед ними формально ставились чисто научные задачи, в то же время должны были служить политическим целям большевиков. Так, в проекте тибетской экспедиции говорилось, что она должна сосредоточить свои усилия на исследовании центральной части страны в области Лхасы и Ташилхумпо[335] — двух главных религиозных и политических центров Тибета, где находились резиденции Далай-ламы и Панчен-ламы. Щербатской, встречавшийся с Далай-ламой дважды, в 1905 и 1910 гг., по всей видимости, рассчитывал на новую встречу, а это давало НКИД возможность вступить в контакт с правителем Тибета и попытаться восстановить прерванные между двумя странами отношения. Много лет спустя, в 1929 г., С. Ф. Ольденбург, выступая в защиту своего коллеги академика Ф. И. Щербатского, необоснованно лишенного избирательных прав, подчеркивал его большие заслуги перед советским правительством и, в частности, упоминал его участие в 1919 г. в обсуждении в НКИД «вопроса об ответственнейшей в политическом отношении экспедиции в Тибет»[336]. Сохранившиеся письма того времени Ф. И. Щербатского к С. Ф. Ольденбургу проливают некоторый свет на планы НКИД и ту подготовку к экспедиции, которая велась в этом учреждении. В одном из писем Ф. И. Щербатской писал: «Сейчас от Карахана. Беседовал с ним около двух часов. Он обнаруживает необыкновенный интерес к Востоку. Очень жалеет, что наш комитет перешел в Наркомпрос, и хочет перетащить нас обратно, слить с нами Общество Востоковедения.

<…> Что касается Тибета, то они (руководители НКИД — А. А.) больше всего желали бы устроить в Лхасе радиостанцию, и он просил моего совета. Я поставил вопрос об информации, но не отклонял радиостанции прямо, а стоял на том, что предварительно я поехал бы в Лондон, а в Лхасу хамбо (т. е. Агван Доржиев — А. А.) пошлет бурята Жамбалона — подателя сего письма. Тем временем наши сборы снаряжения экспедиции шли бы своим чередом. Хамбо полагает, что проникновение в Тибет с севера при нынешних условиях крайне опасно, но я его просил категорически не отклонять планов Карахана в виду того, что обстоятельства еще могут измениться»[337].

В другом письме Ф. И. Щербатской рассказывал С. Ф. Ольденбургу, как он занимался переводом материалов по Тибету, полученных НКИД, очевидно, при содействии Доржиева из Лхасы: «Я исполнил для Наркоминдела летом два письма, в переводе вышло 4 листа большого формата моей рукой, а теперь пять документов: