Время Шамбалы

Не менее интересны, хотя и сумбурны, рассуждения советского дипломата «о ближайших перспективах в Тибете». Характеризуя обстановку в стране, он особо отмечал «нарождение новых настроений» в связи с разложением ламства, а также крайне тяжелое положение народных масс, толкающее их на путь политической борьбы: «Нужно, чтобы появился только какой-нибудь развязывающий момент, который уже имеется в виде конфликта между ламством и военной группировкой. Несомненно, что свое влияние на массы он уже оказывает. Дело только за тем, чтобы эти настроения пошли по определенному руслу, получили определенное влияние, определенное выражение и программу, пошли по революционному руслу»[428].

Основную надежду на перемены в Тибете С. С. Борисов связывал прежде всего с китайской революцией: «Задачей нашей и наиболее сознательных элементов среди тибетцев, которые рекрутируются из среды ламства, задачей ближайшего времени, является установление определенного организационно-политического контакта с китайским революционным движением; это единственный, естественный, рациональный, подсказываемый всей обстановкой выход»[429].

По словам С. С. Борисова, со стороны Гоминьдана уже делались попытки установить подобного рода контакт с Тибетом, правда, успеха они пока что не имели. Объяснял он это неудовлетворительной национальной политикой китайской народной партии — отсутствием у нее «определенной практической программы <…> платформы для совместной работы всех окраин»[430].

Несмотря на то, что визит С. С. Борисова в Лхасу не привел к заключению каких-либо договоров с тибетским правительством, в том же 1924 г. появились первые робкие плоды советско-тибетского сближения. В феврале в Ургу из Лхасы прибыл некто Жамба Тогмат, которого А. Доржиев называет «дипкурьером от Далай Ламы». Он доставил письмо А. Доржиеву, в котором глава Тибета писал о желательности «командирования» молодых тибетцев в Россию для ознакомления с техникой порохового и ружейного дела[431]. В результате А. Доржиев, при содействии председателя СНК Бурреспублики М. Н. Ербанова, отправил в Москву в конце 1924 г. нескольких тибетских юношей, прибывших вместе с тибетским курьером. Впоследствии, в 1925–1928 гг. в Россию прибыло еще около десяти тибетцев, которые, по рекомендации НКИД, зачислялись либо в Комуниверситет в Москве, либо в Институт живых восточных языков в Ленинграде. Известно, что в последнем для тибетцев был организован «спец. класс» по изучению «порохового дела», просуществовавший, по крайней мере, до конца 1928 г.[432]

Далее, в декабре 1925 г. через Ургу в Тибет проследовал караван с русским оружием — об этом сообщал в путевом дневнике своей Монголо-Тибетской экспедиции П. К. Козлов[433]. Правда, из сообщения П. К. Козлова не ясно, о каком оружии идет речь, — о том, которое РВС СССР согласился поставить Тибету на определенных условиях летом 1923 г., или же о том, которое закупил в Забайкалье в конце 1923 г. тибетский лама Галсан, якобы по поручению Далай-ламы (в основном, трофейное оружие, оставшееся от Унгерна)[434], и которое затем было задержано на советско-монгольской границе. При отсутствии конкретных документов мы склонны считать, что сообщение Козлова скорее всего относится к последнему — т. е монгольские власти вернули Галсану купленный товар и позволили выехать в Лхасу, дабы не омрачать отношений с Далай Ламой.

5. «Монгольское посольство» А. Ч. Чапчаева, 1926–1928