Время смеется последним

Рольф вцепляется в руку сестры — он хочет, чтобы она вспомнила, почувствовала все это снова: ветер, черное пространство океана, и они вдвоем на пустынном берегу — вглядываются в даль, будто ждут какого-то знака из черноты, из своей будущей взрослой жизни.

— Ну, Чарли? Вспомнила?

— Ага, — кивает Чарли и щурится. — Вспомнила, вспомнила.

К костру приближаются воины самбуру. Их четверо, у двоих в руках барабаны. С ними маленький мальчик, но он держится в тени, присматривает за желтой длиннорогой коровой. Вчера, после утреннего выезда на джипах (когда Лу с Минди удалились к себе в палатку «вздремнуть»), они тоже приходили. Чарли тогда робко переглядывалась с самым красивым воином, у которого все тело изрисовано шрамами — они вьются как железнодорожные пути по суровым холмам его груди, спины и плеч.

Чарли встает, подходит ближе к воинам: худенькая девочка в хэбэшных шортах и в блузке с круглыми деревянными пуговками. Зубы чуть кривоватые. Двое ударяют в свои барабаны, двое других — тот красивый воин и еще один — начинают петь, долгий гортанный звук вырывается откуда-то из глубины. Чарли стоит перед ними, раскачиваясь из стороны в сторону. За десять дней в Африке она изменилась, ей уже даже кажется, что это не она, а совсем другая девочка. Дома, в Лос-Анджелесе, она сама от таких девочек старалась держаться подальше. Пару дней назад их возили в соседний шлакоблочный городок, там она сидела в баре, пила непонятную мутную жижу из стакана, а потом забрела в какую-то лачугу и отдала свои серебряные серьги-бабочки (отцовский подарок на день рождения) хозяйке — чуть ли не своей ровеснице, только у нее из груди уже сочилось молоко. Назначенное время сбора давно прошло; Альберт, водитель одного из джипов, с трудом ее отыскал. «Готовься, — предупредил он, — твой папа там уже рвет и мечет». Но Чарли было все равно, ей и сейчас все равно, ей главное привлечь к себе изменчивый лучик отцовского внимания. Ему не нравится этот ее танец перед костром, ну и хорошо, пусть.

Лу отпускает руку Минди, выпрямляется. Ему хочется подскочить к дочери, выдернуть ее из освещенного круга, увести от этих чернокожих самцов, но он, конечно, этого не сделает. Иначе получится, что она победила.

Красивый воин улыбается Чарли. Ему всего девятнадцать — на пять лет старше ее. Сам он с десяти лет живет вдали от родной деревни, но он видел достаточно американских туристов, чтобы понять, что в том, своем мире Чарли еще ребенок. Через тридцать пять лет, в 2008-м, он погибнет в межплеменном столкновении агикуйю и луо — сгорит заживо. К тому времени у него будет четыре жены и шестьдесят три внука, одному из которых, мальчику по имени Джо, достанется в наследство его лалема— охотничий клинок в кожаных ножнах, который пока что болтается на поясе у его будущего деда. Джо поступит в Колумбийский университет по специальности «инженерное дело» и станет крупным специалистом в визуальной робототехнике — научится распознавать любое подозрительное движение, даже самое незаметное (недаром он все детство высматривал львов в траве). Он женится на американке по имени Лулу, останется жить в Нью-Йорке и изобретет сканирующее устройство, которое будет обеспечивать безопасность больших скоплений людей. Они с Лулу купят себе лофт с застекленной крышей в Трайбеке, установят посередине прозрачный куб из плексигласа и поместят туда дедушкин клинок. Сверху на него будет литься дневной свет.

— Сын, — говорит Лу на ухо Рольфу, — пойдем погуляем?

Мальчик молча встает и идет за отцом.

Вокруг костра по кругу стоят двенадцать двухместных палаток для туристов, три туалета и бивачный душ: наверху мешок с подогретой на огне водой, тянешь за веревку — вода льется. Дальше, за кухней, несколько маленьких палаток для персонала, а еще дальше просторы буша, полные шорохов и бормотания; туристам туда ходить строго запрещено.

— Твоя сестрица совсем съехала с катушек, — говорит Лу, шагая в темноту.

— Почему? — спрашивает Рольф. Он ничего такого в поведении Чарли не заметил.

Но отец слышит в вопросе сына свое.

— Просто женщины все сумасшедшие, — отвечает он. — А почему — кто их знает. Хоть всю жизнь бейся, не поймешь.

— Мама не сумасшедшая.

— Да, пожалуй, — соглашается Лу, начиная понемногу успокаиваться. — Честно говоря, твоя мама как раз недостаточно сумасшедшая.

Гортанное пение и барабан отлетают куда-то, и отец и сын остаются вдвоем под сияющей луной.

— А Минди? — спрашивает Рольф. — Она сумасшедшая?

— Хороший вопрос, — говорит Лу. — А ты как думаешь?

— Она любит читать. Она привезла с собой кучу книг.

— Да? Надо же.

— Она мне нравится, — продолжает Рольф. — Но я не знаю, сумасшедшая она или нет. Или она тоже недостаточно сумасшедшая?

Лу кладет руку сыну на плечо. Будь он склонен к самоанализу, он давно бы уже понял, что его сын — единственное в мире существо, дающее ему покой и утешение. И хотя он желал бы, чтобы Рольф был похож на него, больше всего он любит в сыне как раз то, чем он не похож на него: спокойствие, задумчивость, настроенность на природу и чужую боль.

— Да какая разница, — говорит Лу. — Правда?