Время смеется последним

— Здесь, — сказала она с облегчением. Тед посмотрел на нее снизу вверх и ничего не ответил. — Входи. Если хочешь.

Он тяжело поднялся на ноги и вошел. Комната оказалась крошечная: узкая кровать и стол. Веточка мяты в пластиковом стаканчике на столе пропитывает все своим ароматом. Алое платье свисает с крючка на стене. Закатное солнце скользит по крышам домов и шпилям церквей, заглядывает в единственное окно. На подоконнике строй безделушек — память о путешествиях? Маленькая золотая пагода, медиатор для гитары, белая продолговатая раковина. В центре окна — подвешенное на ниточке проволочное кольцо, согнутое из плечиков для одежды. Саша, сидя на кровати, наблюдала, как он разглядывает ее скудные пожитки. Только сейчас Тед с беспощадной ясностью увидел то, чего не заметил вчера: как одинока его племянница в этом чужом мире. Одинокая девочка с пустыми руками.

— Я легко схожусь с людьми, — сказала Саша, будто уловив движение его мыслей. — Но получается ненадолго.

На столе лежала стопка книжек на английском: «Всемирная история за 24 часа». «Фантастические сокровища Неаполя». Наверху — истрепанный «Самоучитель машинописи».

Тед сел на кровать рядом с племянницей, обнял ее одной рукой. Сквозь твид ее плечи показались ему хрупкими, как ласточкины гнезда. У него больно защипало в носу.

— Послушай меня, Саша, — сказал он. — Ты справишься и одна. Но будет гораздо труднее.

Саша не ответила. Она смотрела на солнце. Тед тоже перевел взгляд на окно, на буйство пыльных красок. Тёрнер, подумал он. О’Киф. Пауль Клее.

Потом, двадцать с лишним лет спустя, уже после того, как Саша закончит университет и останется жить в Нью-Йорке; после того, как она разыщет через фейсбук своего бывшего университетского бойфренда и поздно (Бет уже почти потеряет надежду), но все же выйдет замуж и у нее будет двое детей, девочка и мальчик, немного аутичный; когда она станет как все и жизнь, наполненная заботами, будет держать ее в постоянном напряжении, Тед — давно разведенный, успевший стать дедушкой — приедет в гости к своей племяннице, в ее дом в калифорнийской пустыне. Он шагнет в гостиную, усеянную детскими вещами и игрушками, и сквозь стеклянные раздвижные двери увидит пылающий на западе солнечный диск. И тогда он на мгновение вспомнит Неаполь: как они с Сашей сидели в ее крошечной комнатке и он сперва удивленно, потом зачарованно смотрел на солнце, которое, докатившись наконец до середины ее окна, точно вписалось в тонкое проволочное кольцо.

Он обернулся к ней, улыбаясь. Ее волосы и лицо горели оранжевым светом.

— Нравится? — пробормотала Саша, глядя на солнце. — Это мое.

Глава 12 [9] Великие паузы рок-н-ролла Алисон Блейк

Глава 13 Чистый язык

— Короче, у тебя нет желания за это браться, — с улыбкой спросил Бенни. — Так?

— Ни малейшего, — подтвердил Алекс.

— Ты думаешь, это предательство идеалов. Типа согласишься — перестанешь быть собой.

Алекс рассмеялся:

— Я не думаю. Я знаю.

— Ну, вот видишь, — сказал Бенни. — Значит, ты пурист. И значит, ты справишься с этой работой лучше всех.

Лесть уже начала действовать на Алекса, как первые сладкие затяжки марихуаны, когда понимаешь, что тебе хана, если докуришь до конца, — но все равно затягиваешься. Долгожданный обед с Бенни Салазаром подходил к концу, и взлелеянная Алексом надежда на то, что Бенни возьмет его к себе помощником, уже зачахла. Но теперь, когда они расслабленно полулежали на двух диванчиках, расположенных под прямым углом друг к другу, и нежились под зимним солнцем, льющимся через застекленную крышу трайбекского лофта Бенни Салазара, Алекс вдруг ощутил, что собеседник разглядывает его с явным любопытством, и это ощущение его слегка будоражило. Их жены общались на кухне, дочки играли на красном персидском ковре у отцовских ног, недоверчиво делили один набор игрушечной посуды на двоих.

— Ну, лучше или нет, мы никогда не узнаем, — сказал Алекс. — Раз я за нее не возьмусь.

— А мне кажется, возьмешься.

Алекс почувствовал себя слегка уязвленным.

— Это еще почему?

— У меня такое чувство, — сказал Бенни, приподнимаясь со своего расслабляющего ложа, — что нас с тобой связывает какая-то история, которая еще не произошла.