Время смерти

Но им никак не удавалось выбраться из оврага. Мороз сковывал ноги, хватал за уши, сдирал кожу каким-то тупым орудием, ломал колени; темнота — леденела, уплотнялась. Снежная целина обрывала движение колонны; лесное эхо возвращало стократно усиленным треском скрип снега под шагами в никуда. До каких пор отступать? Он едва держался на ногах. Следом шел Савва Марич. Что-то говорил ему, о чем-то спрашивал и непрерывно куда-то толкал. Иван не понимал его, не было сил отвечать, но знал: пока жив Савва Марич, до тех пор он будет воевать. Савва — святой Савва. Он не любил праздник этого святого из-за того, что заставляли декламировать стихи перед серьезными папами и счастливыми мамами. Сколько веков назад это было? Праздники, волнения, школьные переживания и радости. Тогда, несколько веков назад, на празднике святого Саввы на него впервые устремились ее небольшие, чуть раскосые и жаркие глаза. Иванка Илич. Спит ли она сейчас? Больше всего я желаю тебе сна, напишет он Милене. На каком свете сейчас эта Иванка? Иванка Илич с третьей парты у стены, которая хуже всех в классе знала математику и совсем не понимала шуток. Почему она попросила его решить ей семь заданных на дом примеров, если знала, что не придет на урок? Почему назначила ему свидание и не пришла на него? Вверх, вниз. Коленом больно ударился о пень, руки наткнулись на ствол дерева. Савва сунул ему кусочек сахара. Сладость не в сладость. Бессонница болит. Невыносимо болит бессонница. Погибнуть и уснуть. Уснуть навсегда. Для всех книг и для людей. Какое блаженство. К чему все истины? Хорошо Цыге и Дракче. Они упали в снег. Мягко, тепло. Лучше, чем в маминой постели. Пусть я здесь замерзну. Савва, позволь мне замерзнуть. Нет в мире, папа, большей муки, чем бессонница. Какой голод, Богдан. Революция ради сна, вот она истина. Война ради сна. Это человеческая война. Спать, весь век свой проспать. Оставь меня, Савва, я хочу замерзнуть. Чтоб спать. От холода лопались ветки. Это неправда, Савва. Деревья спят. Хорошо им. Вверх, вниз. Человек состоит из неведомых частей. Человек представляет собой единое целое, лишь когда он спит Какая тишина? Какая свобода? Мир и покой. Савва толкнул его на что-то твердое и велел спать. Спасение, вот оно — спасение.

Рота вышла на новый рубеж, разложили костры, люди прикорнули возле них. Богдан Драгович не мог уснуть не только из-за холода. Мороз раскалывал деревья, в ночном лесу стоял треск. Богдан сначала собирал хворост, потом долго мучился с пнем, довольный тем, что мучается, и сегодня ночью может кому-то сделать добро. Он поддерживал огонь и укрывал солдат; двоих рекрутов в легких шумадийских одеждах, обнявшихся, чтобы согревать друг друга, накрыл своей шинелью. Старые солдаты лежали спокойно, подстелив ветки, нет-нет кто-нибудь почесывался, беспокоили вши. Рекруты из пополнения во сне вздрагивали, выкрикивали женские имена, стонали, наверное, все еще бежали в атаку. Если б ему удалось заснуть, он бы увидел во сне Луку Бога и свой позор. Он не будет спать, пока не искупит вины. Что снится сегодня его матери, ведь она видит его во сне всякий раз, когда его нет дома; если он вернется, она по порядку начнет рассказывать ему свои сны: и каким он был в ее видениях, и что делал. Как они там с сестрою в оккупированном Валеве? Для кого ткут ковры и дорожки? Барыни небось успели уехать. А им некуда бежать; на себе не унести ткацкие станки, а врагу не нужны их коврики и дорожки. С рабством голод и тишина придут в их дом. Утихнут станки, надолго воцарится угрюмое безмолвие в мастерской Васы. Спит ли Наталия? Ему не доводилось видеть ее спящей. Лишь однажды она обмолвилась, что любит спать на животе, без подушки, подложив руки под голову. Сколько раз мысленно он видел ее, в рубашке, из-под которой виднеется белое колено. Как она спокойно, легко, неслышно дышит. В Скопле, стоя в карауле, в безветренную ночь, слышал он дыхание Наталии. Слышал. Видел. Больше никогда не услышит и не увидит. Нужен хворост. Он отошел от костра и сразу оказался в студеной тьме. Под ногами хрустела ледяная кора, туго стянувшая снег, и заглушала стук его зубов.

14

Разрывами снарядов по склонам и вершинам, занятым восьмым полком, неприятельские орудия возвестили рассвет. Возле костров роты Луки Бога, которая сегодня являлась резервом батальона, вскочили рекруты; они ошарашенно пялили глаза на бывалых солдат, слишком уставших для того, чтобы испытывать страх; над редкими буками виднелись вершины, с которых ледяной ветер скидывал клочья тумана, открывая германским орудиям позиции, где по-прежнему молчали сербские винтовки.