Время собирать камни

Старые качели с давно облупившейся синей краской раскачивались вверх-вниз, вверх-вниз… Из дома вышла женщина, посмотрела на них, прищурившись, покачала головой. Потом вернулась в дом — уже пора было ставить обед. А через пять минут из-за сарая выскочила Женька, подбежала к качелям, залезла на них и стала раскачиваться сама, улыбаясь, взлетая с каждым разом все выше и выше.

* * *

То, как Тоня вышла, никто не заметил. Коломеев с седым опером по имени Михалыч записывали то, что рассказывал Виктор. Молодой паренек с нежным, словно у девушки, лицом сидел около тела, сосредоточенно что-то изучая и записывая в маленький блокнотик. Тетю Шуру Капица отпаивал невесть откуда взявшейся настойкой пустырника. «Это же моя, — вспомнила Тоня, — я для себя покупала». Она аккуратно прикрыла за собой дверь, сунула ноги в валенки и, как была, в одном свитере и джинсах, вышла на улицу.

Уже начало смеркаться. Тоня быстро прошла по саду, открыла калитку, перебежала через улицу, не чувствуя холода. Дверь была открыта. Она встала на пороге, глядя на сгорбившуюся фигурку у окна.

— Что встала? — раздался усталый старческий голос. — Проходи, присаживайся. Чайку хочешь?

— Чайку… — повторила Тоня, глотая слезы. — Умерла она, Степанида Семеновна.

— Знаю, — старушка наконец обернулась и, не глядя на Тоню, проковыляла в кухню. — А я себе, пожалуй, поставлю чайник-то. Догадалась я, догадалась. Смотрю в окошко, а не выходит никто. Ну, тут уж все понятно стало. Ой, что-то озябла я, должно быть, похолодало на улице.

— Как же вы могли? — плача, спросила Тоня. — Вы же все знали… и молчали.

— Я не молчала, — возразила старушка, появляясь в дверях с чайником. — Чайник-то у меня, оказывается, горячий… Я тебе что сказала? Сказала — уезжай отсюда, не надо тебе здесь оставаться. А ты мне ответила, голубушка, что муженька своего оставить не можешь. А я ведь тебя просила уехать, просила…

Она поставила на стол вазочку с печеньем, две чашки.

— Угощайся. Я чайку-то с травками заварила.

— Вы… — шагнула к ней Тоня. — Вы сумасшедшие все! Сумасшедшие! — Из ее горла вырвалось рыдание. — Столько человек умерли, такой смертью страшной, а вы чайку мне предлагаете! А ваша Женя… Она вас выгораживала, говорила, что вы ничего не знаете! А вы все знали, все! Наверное, это вы и придумали!

— Глупости говоришь, — спокойно заметила Степанида, разливая чай по чашкам. — Ничего я не придумывала, жила себе своей жизнью. А потом объявилась моя Женечка в таком вот виде странном. Я ее и не узнала. А как рассказала она мне про все, что случилось, про братьев своих, про родителей, тут уж я поняла, что не дело мне в стороне оставаться. Поселила ее у себя, вот и вся моя помощь была. Не я, так другой бы кто ей жилье дал. А так даже удобнее — и до вас ближе, и Женя при мне.

— Да у нее второй брат должен выйти через несколько лет!

— Никуда он не выйдет. Похоронила его Женя и оплакала. Нет больше Мишеньки, и Сенечки нет. А я ведь их любила, ребятишек. Своих-то бог не дал, так хоть с чужими повозиться… А теперь, значит, и Женечка моя вслед за ними ушла.

— Вы сумасшедшая, — повторила Тоня, с ужасом глядя на старуху. — Вас нужно в тюрьму посадить.

— Посади, посади, — кивнула Степанида. — Все одно мне помирать скоро. Да только ведь тебе, Тоня, никто не поверит. Все слышали, что Женька сказала, — не знала я ни о чем. Жалко, не успела она…

— Да за что?! — выкрикнула Тоня. — Что вы все так ополчились против Вити?! С Женей понятно, а вы-то тут при чем?!

Старуха подняла к ней строгое морщинистое лицо и покачала головой.

— Ай-яй-яй! Ничего ты, красавица, не поняла и не почувствовала. Таким, как твой Витя, не должно быть жизни. Он страшнее, чем Графка покойный, потому что тот алкаш был спятивший, а Витя твой разумнее разумного. И с разумом все делает. И Андрею бедному, Машиному сынку, он жизнь разрушил, и все почтальоново гнездо загубил… Муж твой умный, от ума все его и горести. А сказать вернее, не его — других. Ему-то чего, как жил, так и живет, и совесть его не грызет… Вон, даже дом почтальонов догадался купить, хотя по его милости он пустой стоял, а хозяева в могилах.

Тоня опустилась на корточки и прижалась затылком к прохладной стене.

— А ты, голубушка, в голову не бери, ты тут ни при чем, — сказала Степанида, прихлебывая чай. — Тебя никто обижать и не собирался, не думай ничего такого. Женька ведь тебя жалела. Кстати, печенье тебе оставила, вкусное. Бери, угощайся. Хоть так помянешь покойницу.

Тоня подняла на нее красные глаза, встала и пошла прочь, а за ее спиной одинокая старушка за столом с двумя чашками осталась пить чай вприкуску с печеньем на гречишном меду.

Тоня подошла к своему дому, в котором светились все окна. Заходить ей не хотелось. Она спряталась от ветра за крыльцо и встала там, ежась в своем свитере. Здесь было не так холодно.

Раздался скрип открывающейся двери, и на крыльцо кто-то вышел, тяжело ступая. «Тетя Шура», — догадалась Тоня. Разговаривать ей ни с кем не хотелось, и она осталась стоять на месте.

Дверь скрипнула еще раз, и раздался голос Виктора:

— Тетя Шура, постойте! Вы зачем приходили-то?