Время собирать камни. Очерки

Высокий крутой холм, на котором дубовая роща и монастырь, глубоко вогнут, образует подкову и своими краями обнимает далеко внизу ровную зелень лугов. В отдалении, за лугами, за рекой, отвечает нашему другой, тоже подковообразный, краями к нам, а глубиной от нас, тоже ярко-зеленый холм. Но зелень его уже притушевана голубой дымкой, смягчена и размыта. Такую модель местности как модель представить себе, конечно, можно, но во всей ее красоте, во всем размахе, во всем очаровании – это надо увидеть.

Старец Амвросий живал в Шамордине часто, и подолгу. Для него была построена специальная хибарка, если можно назвать хибаркой прекрасный бревенчатый дом из выдержанных звонких сосен. Он и умер в этом дому, и монашки настаивали, чтобы похоронить его в Шамордине, но церковные власти все же распорядились перенести его в Оптину.

Уже говорилось, что без указания старца не клался в Шамордине ни один крипич. Ведь даже и Марии Николаевне Толстой он сам выбрал место для кельи (опять же, если можно назвать кельей хороший дом) и сам сделал чертеж. Однако не думаю, что Шамординский монастырь в целом, как архитектурный ансамбль, построен по вкусу Сергея Васильевича Перлова. Соборный храм, усыпальница, трапезная, больница, корпус для сестер, дом Перловых, футляр для кельи Амвросия – все выдержано в одном немного витиеватом и вычурном, краснокирпичном, кирпично-орнаментальном стиле. Его нетрудно вообразить, потому что в каждом городе, наверное (да иногда и по деревням – церковь или часовня), можно увидеть подобные памятники эпохи Александра III, когда красный кирпич без штукатурки и побелки брался архитекторами как активный материал и сочетался обычно с белыми, широкими и высокими, закругленными вверху решетчатыми окнами. Ну, а побольше островерхих башенок или поменьше, повитиеватее или построже – зависело, может быть, действительно от вкуса чаеторговца Перлова.

И все же основную популярность, особенно у нас в наши дни, Шамордину принесли не восхитительное месторасположение, не купец Перлов, не старец Амвросий, а то, что в нем двадцать один год прожила сестра Льва Толстого Мария Николаевна, что Толстой часто бывал у нее, а уйдя из Ясной Поляны и переночевав в Оптиной, скорее уехал в Шамордино, где мечтал остаться, и даже пытался снять угол в деревне, и даже дал задаток за этот угол – три рубля.

О Марии Николаевне, о ее жизни, неудачном замужестве, детях, об отношениях ее с великим братом, о их переписке и разговорах, о их нежной дружбе, все укреплявшейся с годами, со старостью обоих, можно подробно прочитать во многих воспоминаниях, записках, дневниках; письмах, в том числе (рекомендую) в воспоминаниях дочери Марии Николаевны – Елизаветы Валерьяновны Оболенской. Кстати сказать, она как раз была в Шамордине у матери, когда как снег на голову на них свалилась весть об уходе Толстого из Ясной Поляны. Елизавета Валерьяновна расеказывает:

«29 октября днем мы пошли с матерью походить. Погода была холодная и было очень грязно, так что мы не выходили за ограду. Навстречу нам попалась монахиня, только что вернувшаяся из Оптиной пустыни. Она рассказала нам, что видела там Льва Николаевича, который, узнав, что она из Шамордина и туда возвращается, сказал:

– Скажите моей сестре, что я нынче у нее буду.

Нас очень взволновало это известие. То, что он решился поехать в такую погоду, не предвещало ничего хорошего. Мы поспешили вернуться и стали ждать его и гадать, что мог означать его приезд. Ждали мы долго; наконец он пришел к нам в шесть часов, когда было уже совсем темно, и показался мне таким жалким и стареньким. Был повязан коричневым башлыком, из-под которого как-то жалко торчала седенькая борода. Монахиня, проводившая его от гостиницы, говорила нам потом, что он покачивался, когда шел к нам. Мать встретила его словами:

– Я рада тебя видеть, Левочка, но в такую погоду!.. Боюсь, что у вас дома нехорошо.

– Дома ужасно, – сказал он и заплакал… Сказал, что думает пожить в Шамордине»23.

Тот же вечер глазами Маковецкого увиден так:

«…Застал их в радушном, спокойном, веселом разговоре… Беседа была самая милая, обаятельная, из лучших, при каких я в продолжение пяти лет присутствовал. Л. Н. и Мария Николаевна было счастливы свиданием, радовались, уже успокоились. Оживленность прошла, шел тихий задушевный разговор, переплетенный воспоминаниями, с юмором, которого у Марии Николаевны не меньше, чем у Л. Н-ча, и рассказчица она была удивительная. Не виделись брат с сестрой с лета 1909 года…24»

И на другой день вечером они опять мирно разговаривалии.

Уходя, он сказал сестре, что утром они опять увидятся.

Однако вечером приехала Александра Львовна. О чем они говорили, неизвестно, только рано утром, около пяти утра, Толстой, не простившись даже с Марией Николаевной, побежал дальше. Остальное известно: болезнь, Астапово, смерть…

И вот мы стоим на месте, где был некогда домик Марии Николаевны, где брат и сестра увиделись последний раз, где Толстой провел два последних мирных и теплых, радушных, обогретых, душевных вечера.