Время собираться

Карл вернулся к столу, растолкал книги и бумаги. Вытащил квадратную металлическую коробку. Она была холодной на ощупь. Он пробежал пальцами по ее поверхности. Какое-то время он притворялся, что не знает, как ее открыть. Прощупал каждый дюйм, исследовал все углы, надавливая здесь и там, ощущая текстуру, ее твердость, ее холодную гладкость. Внезапно его пальцы зацепились за задвижку, и крышка откинулась.

Карл достал большой микроскоп, весь из металла и стекла, его яркое зеркало вспыхнуло в просочившемся через занавеску солнечном свете. Ливень стеклянных слайдов пролился из коробки на кровать. Карл осторожно поставил микрофон на стол и начал собирать слайды, один за другим, пока не сложил их все в аккуратную стопку возле родительской машины.

Наконец он отобрал один слайд и поместил его на рабочий стол микроскопа. Покрутил винт, отводя назад трубку, прижал глаз к отверстию и стал смотреть.

Сначала он видел только темноту, черноту ночи. Он повертел зеркала, изменил регулировку машины. И в темноте возник объект, он плавал в ней, поднимаясь и опускаясь, приближаясь и удаляясь вновь.

Что это было? Отражение кровеносного сосуда в его глазу, движение жидкости внутри его собственного тела. Он видел часть самого себя. Лишь малая частичка его существа смотрела на него из этого отражения. Он подкрутил линзу.

На этот раз свет, который он своими ловкими манипуляциями сумел заманить в полую трубу, сделал зримым образец на слайде. У Карла перехватило дыхание. Теперь перед ним мерцало нутро пригвожденной к месту клетки.

Он бесконечно долго смотрел на это, на кусочек крысиной печенки, пурпурный и белый, как слоновая кость, похожий на массивного червя, аккуратно разрезанного вдоль и демонстрирующего свою пустую середину. Зрелище сырой, раздутой крысиной плоти было пиршеством для его глаза. Он вбирал каждый изгиб, каждое вздутие мясистого кольца, увеличенного до размеров пончика трубой и линзой большого микроскопа.

Что это такое, столь мелкое и недоступное обыденному зрению? Что значило для крысы вот это, этот единственный кусочек ее тела, этот фрагмент ее физического существа? А лишенная тела душа крысы, что она, тосковала ли по тому, что лежало здесь, на его слайде, и на других слайдах, тысячах и тысячах по всей стране, под дулами безжалостных глаз, любопытных и объективных, но начисто лишенных возможности понять, узнать, значило ли что-нибудь когда-нибудь это плотное мясистое кольцо?

Кольцо, срез клетки, кишело смыслом, было исполнено значения и величия. По крайней мере какое-то время. Но наконец внимание Карла стало ослабевать. Ступор сковал его. Руки, привычно лежавшие на винтах микроскопа, стали тяжелыми и неуклюжими.

Карл снова убрал микроскоп в коробку, в ее фетровое и волосяное нутро, где он жил. Вставил на место слайды, плотно закрыл крышку и сдвинул коробку в угол стола.

Какое-то время он сидел, ожидая, когда к нему вернется энергия. Немного погодя он начал осматриваться, приглядываясь к окружавшим его вещам. Вот пластинки, стопкой сложенные у дальнего конца кровати. Вот маленький проигрыватель с кактусовыми иглами и точилкой для них, лежащей на нем же. Вот его коробка с рецептами, металлический ящик, как попало набитый карточками, которые едва умещаются в нем. Вот его модели аэропланов, немецких аэропланов Первой мировой: два черных крыла, кургузое тело. Огромный портрет Кайзера.

Его альбом с марками. Увеличительное стекло и чашка с марками. Карл подался к столу. Засунул пальцы в чашку, на ощупь перебирая вырезанные из конвертов липкие кусочки сырой бумаги, с которых сходили яркие квадратики.

Его взгляд привлекли карты сражений на стене. Линии фронта на них были нанесены неправильно: они оказались не на месте, так как их обогнали конвульсии войны. Карл бросился к карте, на ходу разбрызгивая капли липкой воды во все стороны. По пути задержался, чтобы взять из верхнего ящика стола карандаш.

Но тут он снова увидел картинку, фотографию девушки из журнала. И застыл у стола, вглядываясь в нее. Наконец он опустился на кровать. Взял картинку и свежий лист бумаги, приблизил их к себе, положил на колени.

Он изучал фотографию. Его глаза рассказали ему об этой девушке все. Прикосновения были бы бесполезны, он и так знал о ней все, что нужно. Знал, какова на ощупь ее кожа. Волосы. Обо всем этом рассказало ему зрение. Он давно уже научился следовать за своим взглядом и проникать во все исключительно им. Таких, как эта, на картинке, он каждый день видел на улице, они садились рядом с ним в автобусе, высовывались из окон соседнего дома, развешивая белье. Он видел их много раз.