Время соборов

Созерцание видимого мира становится отныне не так необходимо: его следует оставить позади. Человек открывает в Писании предвестия последующих откровений. Ведомое монахами христианство XI века прикладывает все усилия, чтобы представить то, что вскоре должно открыться его глазам; человеческая история кажется цепью случайностей, разворачивающихся на заднем плане, Евангелия повторяют друг друга; Деяния Апостолов в то время изучаются менее внимательно, чем Ветхий Завет или Апокалипсис. Сцены из жизни Христа мало представлены в изобразительном искусстве. Капители монастырских колонн и нефы церквей украшают изображения младенца Иисуса или Страстей Господних. Жизнь Христа — действительно история. Каждое событие отмечает этап пути, ведущего к спасению. В то же время Евангелие повествует о земных делах. Оно рассказывает о пещере и рыбах, волхвах, идущих на свет звезды, о разбойниках и постоялых дворах, ослах и смоковницах, копьях и терновнике, об озере, растревоженном бурей, — о повседневном. Иногда рассказ освещается посланием из невидимого мира, но это лишь редкие вспышки. Почти все повествование разворачивается на Земле, среди людей. Не покажется ли текст синоптических Евангелий слишком простым и серым тому, кто задыхается в окружающем мире, кто нащупывает в нем трещины, чтобы убежать, избавиться от голода, опасностей, страха, кто обманывает свое убожество, мечтая о просвещении? Бедняки хотят слушать рассказ о славе, а не о нищете. Они питаются чудесами. Религиозное искусство XI века пытается сконцентрировать евангельское учение в нескольких знаках, превращает их в огненные столпы, подобные тому, в который превратился Иегова, чтобы вести народ Свой в Землю обетованную. Христос нигде не изображен как брат. Он предстает господином, который властвует и судит, Владыкой. На золотом фоне перикопов художники поместили фигуры апостолов вне времени и явлений природы. Отдалили их от людей. Кто в то время мог представить рыбаками и нищими святых Иакова или Павла, могущественных апостолов, на чьих могилах происходило столько чудес, которые поражали молнией и «огнем святого Антония» сомневающихся в их власти? Как христианство 1000 года, простертое ниц перед мощами, осмелилось бы привязаться к тому, что было человеческого в Христе? В романский период апостолы жили в невидимом мире, в царстве Воскресшего в праздник Пасхи, который запретил женам-мироносицам прикасаться к Себе, в царстве Христа, оторвавшегося от земли в день Вознесения, в царстве Вседержителя, восседавшего на троне в апсиде Клюни или Тауля[78].

Христос Клюни, так же как Христос Тауля, вышел не из Евангелия. Он вышел из Апокалипсиса. То есть из ослепительного света. Ни в одной другой книге Писания не содержится столько картин устройства будущего мира, такого захватывающего описания:

<...> великий город, святый Иерусалим <...> светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному <...> И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия просветила его и светильник Его — Агнец[79].

Над этими удивительными словами без конца размышляли в монастырях, их комментировали, иллюстрировали, к ним постоянно возвращались. Однако великолепная, преображенная вселенная, явившаяся святому Иоанну, не так уж отличается от видимого мира. В божественной гармонии небесный порядок полностью соответствует земному. Как сказал епископ Адальберон:

Этот могущественный Иерусалим, кажется мне, не что иное, как видение мира. Царь царей правит городом, Господь царит над ним. Даже разделенный на части, он един. Ни одни из его ворот не покрыты металлом. Стены там построены без камней, камни без стен; это живые камни, живое золото. Оно пылает ярче, чем золото в тигле. Город населен ангелами и толпой людей. Одни царствуют, другие надеются царствовать.