Внезапно створки от удара распахнулись и, повисев немного на петлях, ввалились внутрь комнаты. Тильда увидела – ужасно близко – пламя, облизывающее стены, и кто-то метнулся в комнату в снопе летящих искр, мгновенно оказался с ней рядом, схватил за трясущиеся руки и стащил с подоконника. В красноватом свете лицо этого человека показалось ужасным: дико выпученные глаза, перекошенный рот.
– Дура! Так ты ноги переломаешь!
– Нет! Нет! Мой сын! Он тоже… Он…
Тильда попыталась вырваться, но настойчивая рука тянула ее прочь, больно, с силой.
– Мальчишка на улице! – вдруг гаркнул ей в ухо мужчина. – Бежим!
Но Тильда остановилась, а вокруг рычало, билось, безумствовало пламя.
Мужчина резко встряхнул ее, развернув к себе, и Тильда поняла, что видит Саадара.
– Где остальные? Эрин? Мэй?..
– Не знаю! – снова рявкнул Саадар. – О себе подумай!
– Я должна…
– Ты должна о себе думать и о мальчишке! Пригнись – и вперед!
Саадар сунул ей в руки мокрую тряпку и велел завязать на лице.
Прямо перед ними посреди коридора рухнула часть потолка, осыпав их искрами. Всюду были островки огня, и уже подол юбки дымился, хорошо, что ткань плотная… Мужчина быстро затоптал начавшую тлеть юбку, рванул Тильду за руку, и они побежали по коридору – она только успевала перепрыгивать горящие обломки перекрытий. Гудело пламя, и треск становился сильнее, и она поняла – крыша не выдержит, рухнет, а они все еще на втором этаже. Черное и красное мешались друг с другом, образуя спирали, завихрения и круги.
Они ломились через тлеющие, разгорающиеся двери, иссохшиеся от жара, и Тильде только и оставалось, что успевать закрывать голову руками от искр и летящих щеп.
Дом стонал, как огромный раненный зверь. Смыкал постепенно свои кровоточащие смолой челюсти. От жара расходились доски, чернели, обугливаясь, портреты на стенах.
На миг перед Тильдой встало лицо прадеда, объятое пламенем – страшное лицо с дикими глазами, но тут же краска ярко вспыхнула, и лицо пропало.
Черная лестница. Пролет, второй, третий… Длинный сводчатый коридор. А посреди коридора стоит человек со шпагой, заступая им путь к спасению.
– Госпожа Элберт, вы находитесь под домашним арестом, и я сам лично должен вывести вас, – начал он.
– Вали отсюдова! – прорычал Саадар.
Мужчина что-то говорил, угрожающе и зло. Надвигался на них, встал в позицию, и в его речи несколько раз повторялось: приказ, убить. Приказ… убить. И Тильда не поняла сразу, что сделал Саадар – поднятая рука, пороховая вспышка – и вот тот человек рухнул на пол, как мешок. Только сейчас Тильда увидела в руке Саадара пистоль, его дуло голодно чернело.
Она вывернулась и кинулась прочь, но Саадар быстро нагнал ее.
– Ты что, в тюрьму захотела? – заорал он над ухом. – Или сдохнуть здесь? Тебя посадят и не выпустят! Говори, где выход!
– Там! – Тильда протянула руку в сторону столовой. Столовая выходила дверьми в сад.
Дом содрогался от жара, и слышно было, как лопались стекла, как трещали доски, как кто-то где-то кричал.
В столовой, в дыму, возле огромного буфета, встала чья-то тень – похоже, слуги спасали хозяйское добро, а может – решили разворовать его. Саадар потянул Тильду мимо, и они выскочили через дверь в сад, побежали по дорожке, потом – направо, через кусты.
Возле дуба Тильда увидела Арона – грязного и растрепанного, испуганного, он прятался за кустами самшита, но выскочил, когда увидел Тильду, и бросился к ней.
– Ты жив. Хвала Многоликому! Ты жив…
Тильда прижала сына к себе так крепко, так отчаянно, будто в следующий миг им предстояло расстаться навеки. И так они стояли в невозможности разнять объятья, и вдруг Тильда поняла, что Арон плачет, всхлипывая, размазывая сажу по лицу; она уткнулась в серую от пепла макушку сына и могла только шептать:
– Ну же! Мы спаслись. Я с тобой. Все закончилось.
Или только начинается.
В чернильном небе вставал огромный столб дыма, а злые языки пламени облизывали, обгладывали стены, доедая то, что осталось от богатого особняка. Где-то недалеко тревожно гудел колокол, вызванивая набат. Прошлое превращалось за ее спиной в пепел. С ужасающим грохотом, выбросив в небо целую метель искр, обрушилась на второй этаж крыша. Дом снова содрогнулся, из окон, получив доступ к свежему воздуху, взметнулось вверх голодное пламя.
– Мои бумаги!.. – прошептала она, как завороженная.
Саадар силком заставил ее отвернуться от пожара.
– Пошли. – Он схватил Тильду за руку. – Тут нельзя оставаться, нас найдут.
– О нет, я…
– Ты преступница! А я только что отправил к старухе Нааг «серого». Нас с тобой за такое медовыми пирогами угощать не будут.
– Но Арон… он же…
– Подумай. – Лицо Саадара вдруг приблизилось, искривленное яростью, он все еще держал в одной руке пистоль. – Ни от тебя, ни от твоего сына просто так никто не отстанет. Ты веришь, что тебя оправдают? Тогда ты действительно… – Он махнул рукой. – Хотя, воля твоя, оставайся. Только вот все равно у тебя ничего нет уже, – бросил Саадар. – И терять тебе нечего.
Эти жестокие слова высветили правду: лучше бежать, скрываться, голодать – но жить.