Время сумерек. После Старого мира

«Если передъ современностью мы раболѣпствуемъ, если не смѣемъ открыто предпочесть прошлое, то уж передъ будущимъ мы давно привыкли испытывать умиленно-трусливую оторопь. Собственными глазами видали, какъ не раз въ исторіи лучшее смѣнялось худшимъ, но никакъ не осмѣливаемся допустить, что нѣчто подобное могутъ совершить и наши потомки. Всякій «носитель будущаго», кто бы онъ ни былъ, окруженъ для насъ нѣкіимъ ореоломъ, къ его неопытному слову мы почитаемъ долгомъ прислушаться съ особымъ вниманіемъ. Вопроса о томъ, не несетъ ли онъ на смѣну несладкой современности (главное – знаемъ, что несладкой, но все еще «прислушиваемся къ ея могучему голосу!») – не несетъ ли он нѣчто вовсе дрянное, – такого вопроса и подымать не принято. Мы готовы лелѣять всѣ «всходы», даже не спрашивая себя: а ну, какъ всходятъ-то плевелы?»

Будущее, однако, может быть сколь угодно ниже настоящего, а настоящее – прошлого.

***

Итак, при всех сходствах социализма и христианства между ними есть большое отличие. Христианство воспитывало терпение, откладывая «справедливость» на потом. Социализм поощряет нетерпение, и потому обращается к молодости, всегда недовольной и желающей перемен. Если церковное христианство все «о старцах», то социализм – о молодых; здесь он смыкается с ранним христианством, привлекавшем женщин, молодых людей и рабов…

Кстати говоря, любопытно пристрастие христианского мира к образу «старца», вплоть до простодушного русского «в бороде – подобие Божие». Настоящий культ зрелости! Полная противоположность культу молодости и силы в старой греческой религии. В добросовестно устроенном мире христианского образца молодость только терпима, в качестве временного недостатка. Не случайно заигрывающий с молодостью социализм имел такой успех. Нынешнее заискиванье вкусов и мод перед подростком – плата за долговременное пренебрежение молодостью в христианскую эру. На место старцев пришли дети.

Вообще надо сказать, что мы (народы когда-то христианского мира) пока что не развиваем новые духовные способности, но платим по счетам предыдущей эпохи. Наши дни – не дни нового творческого развития. Жизнь чувствует, что формообразующее давление старой силы (христианства) ушло, и вырабатывает в избытке то, что прежде подавлялось. Это относится к культу молодости и к отношениям полов в первую очередь. Никакого ума и творчества за этими инстинктивными движениями, к сожалению, нет.

Мы переживаем не «сумерки гуманизма», понятого как самобожие – как думал, например, С. Л. Франк. И тем более речь не идет о победе «мирового зла». Мы наблюдаем разложение христианства. Все шаткое, неустойчивое, всё, что было основано на плодотворном насилии над личностью – проваливается… Мы переживаем закат морализующего понимания божественного; того священного, к которому подмешано «святое» (т. е. представление о нравственной безупречности).

Есть немало пророков «нового миропонимания», которое, по их мнению, должно заменить христианство. Из любого одобряемого ими мнения эти пророки делают предмет поклонения, и отвергают как ересь всякое мнение, которое не могут разделить. Даже когда они ссылаются на разум, их питает моральное негодование. Эти «антихристиане» – по существу, люди старого этического чекана, люди Единой Истины. Едва ли по-настоящему новое миропонимание придет от них. Сменить прежнее мировоззрение может только новая философия жизни.

Настоящая противоположность этическому мировоззрению, мировоззрению Единой Истины называется «язычеством», как бы ни было смутно это слово. Языческая религия предполагает определенный покой. Человек в общении с богами не потому, что «ополчился против духов злобы поднебесной» или испытал потрясение. Его боги – часть мира, такая же, как земля, или небо, или мы сами. В них нельзя «уверовать», к ним не надо «приходить», они не ревнивы. В «язычестве» мы у себя дома и никуда не собираемся идти. «Язычество» ищет спокойного человека, и более того – не расстраивает его душевную жизнь требованиями, которые невозможно, оставаясь человеком, исполнить; не подкарауливает его в час внутреннего разлада, желая «покаяния», то есть надлома и подчинения. Боги его не нравственны и не предлагают Единой Истины. Они поощряют ум, смелость, ясность мышления, соразмерность замыслов – всякое развитие «вперед и вверх», но только не святость. Смысл жизни в его понимании состоит в превращении доверенной нам богами части хаоса, начиная с собственной души – в порядок…

С этого нам и следовало бы начать.

XXI. Неполноценная образованность