Время сурка

Разве так бывало раньше, чтобы жизнь одной семьи влияла на судьбы мира? Мира, в котором то и дело вспыхивали войны, гибли целые народы, сменялись правители, возникали и исчезали с лица земли великие города… А семья терпеливо и неутомимо, как верблюд в пустыне, несла свое великое предназначение. Правда, не просто семья, а семья моего господина – существа великого и необъяснимого. Хотя, когда речь заходила о близких ему людях, будь то друзья или враги, он вел себя как самый обычный человек… Уж я-то хорошо это знаю, потому что служу ему очень давно, с той поры, когда совсем еще молодой господин только собирался жениться. Поэтому мне известно о нем многое из того, что позже, когда все мы приняли Завет Единого, стало считаться запретным и даже постыдным, вроде мальчишеских игр с козами… В жены он взял дочку богатого человека по имени Лахадж. Кое-кто тогда утверждал, что Лахадж был пророком, но мне трудно поверить в это, потому что Лахадж преуспевал в торговле и считался одним из самых успешных купцов во всей Бабелле.

Господин в ту пору был очень беден. Родня – два брата и племянник – осталась в Уре, отец – бывший военачальник, к которому он и приехал в Бабеллу, – внезапно умер, не оставив ему никаких средств к существованию. Господину пришлось устроиться на работу в лавку в квартале Куллаб, где он продавал женщинам украшения и яркие ткани, привезенные из Мицрама. Шари, тогда еще совсем молодая, красивая и капризная младшая дочь Лахаджа, однажды увидев господина, зачастила в эту лавку. Что и понятно: на господина тогда заглядывались и девицы, и любители ласкать мальчиков, и сами мальчики… Он был красив, мой господин. Но меня, тогда еще совсем молодого, привлекла к нему не красота. Единый не дал мне возможности наслаждаться плотью. Вернее, отнял ее у меня с самого рождения… Но зато Он подарил мне способность предвидеть будущее. Впервые встретив своего господина, я сразу понял не только то, что ему предназначено стать моим повелителем и что судьба моя рядом с ним будет не из легких, но и что именно этот человек станет одним из самых великих людей на земле…

Это оказалось непростым делом – напроситься в слуги к такому бедняку, каким был тогда мой господин. Три дня я стоял перед лавкой на коленях, умоляя его взять мою жизнь. Три раза мне приходилось откупаться от стражи, которую господин звал, чтобы связать меня, ибо, по его словам, слишком устал от постоянных приставаний: он собирался жениться на богатой невесте, а всем известно, что мужчины, уделяющие много времени мальчикам, теряют способность к рождению детей.

В конце концов мне удалось убедить господина с помощью простейшего рассуждения: разве его будущему тестю, который и без того берет его в семью только по настоянию любимой дочери, не будет приятно узнать, что у зятя-голодранца все-таки кое-что есть. Например, преданный слуга. Я знал, какой скандал устроила Шари в доме своего отца, чтобы добиться разрешения стать женой моего господина. Лахадж в гневе и бессилии разбил три драгоценных наполненных розовым маслом сосуда из страны Мод, которые собирался выгодно продать розничным торговцам. С тех пор и до конца жизни он не выносил запаха розового масла, потому что оно напоминало ему о проявленной слабости. Лахадж не любил моего господина даже тогда, когда тот стал знаменитым и почитаемым. Люди редко прощают другим свои слабости. Так было, так есть и так будет. Мой господин не однажды испытал это на себе.

Свадьба была пышной: молодая на белой ослице объехала, как и положено, все восемь ворот Бабеллы, ведущие к восьми храмам. Мой господин – я видел это, сидя невдалеке вместе с остальными слугами, которых в доме Лахаджа было множество, – так вот, мой господин был очень весел на свадебном пиру, много ел, а потом запел, то и дело ударяя себя по ляжкам и ласково поглядывая на тестя, который от его взглядов морщился и брезгливо отворачивался. Торжество немного испортила сама невеста, которая в начале пира сидела с матерью и подружками в отдельном шатре. Даже мне, умеющему предвидеть многое, до сих пор непонятно, почему Шари вскочила со своего места и, скользя босыми ногами по густо залитой жертвенной овечьей кровью земле, подбежала к жениху. Что именно она говорила, я не слышал, но речь шла об одной из ее хорошеньких служанок. Скандал вышел большой: невесте не положено дотрагиваться до жениха до того, как он войдет к ней ночью. Шари, которой ни в чем не было отказа в родительском доме, пренебрегла такой мелочью, как обычай, потому что не захотела мириться с тем, что моему господину оказывали знаки внимания другие женщины. Это был первый, но далеко не последний скандал в семье моего господина.