Время своих войн 1-2

— Это не у Пилагеи ли? — уточняет Седой — едва ли полный старик — небрежный заметит то, что на виду: что подсовывается в качестве ложного, оправдывающее прозвище — «Седой» — действительно седой, что лунь, без единого темного волоса; внимательный отметит живость и остроту взгляда, да и вовсе нестариковскую точность движений, никак не «в масть», не в «мерина».

— Угу…

— Тогда уже не на печи, а на грядках, — уверенно заявляет Седой. — Она баба ушлая, любого дачника припашет, а эти, уж на любой, даже самый привередливый взгляд, достаточно загорели.

— Пусть! — отмахивается Петька. — Утомили!

«Третий», которому вышло сидеть промеж беседующих, глядит во все глаза — встревоженным сычом водит направо и налево, да и остальные на время немеют, только слушают, как Петька — Казак с Сеней — Седым между собой рассуждают.

— Таки ты это всерьез? — спрашивает кто–то.

— Что?

— Привез негритосок?

— Драться умеют? — прорезается, вдруг, голос «Четвертого» — Феди — Молчуна.

— Федя, не заговаривайся!

— Ну, привез… — недоуменно отвечает Казак: — А как надо было? Уговаривались же — двадцать процентов с каждого. Привез! Без балды. Протрезвеете — сдам, а там уж сами решайте — куда их?

Кто–то настолько захмелел, что сразу говорит — «куда», только не уточняет — кому.

А вопрос, надо сказать, образовывается интересный.

— Удивил! — только и выдавливает из себя «Первый».

Играют в «Удиви» — всегда так делают — давняя традиция. Каждый рассказывает что–то свое, из того, что узнал — «вынес», либо случилось с ним за год. Петька — Казак начал первым, и теперь сомневаются, что кому–то удастся перебить собственным — попробуй такое переплюнуть!

Выпивают за прецедент, сойдясь на том, что работодатель–то у Петьки — Казака оказывается и не настолько уж банкрот, и что, пожалуй, если не будет других забот, стоит к нему прогуляться — поправить его и свои дела…

— У него после сезона дождей столпотворение начнется — затопчут! — говорит Извилина. — Качество пострадает.

— Кстати, о качестве… — роняет Лешка — Замполит, и… говорит все, что думает о качестве.

Выпивают за качество.

— Седой, что на это скажешь? Ты в возрасте умудренном, можно сказать — трижды дед, яви что–нибудь из мозговой глубины!

Седой откидывается к стене. Кот с рваными ушами тут же прыгает в колени. Седой морщит лоб, жует губами, словно что–то вспоминая. Кот принимается топтаться, требовательно подлезая под руки.

Кто как есть замерли, ждут…

— Мой дед говорил — бери бабу непочатую!

Разом хмыкают, соглашаясь, налегают на закуску: мелкую молочную картошку, сваренную как есть, с кожурой и посыпанную резаным укропом, прошлого года моченый чеснок, маринованные, отборные, один к одному, грибы…

— Человечий язык хоть знают?

— Недостаточно, чтобы понять, что рабства не существует!

Слова Петьки звучат убедительно.

— У Пилагеи в этом укрепятся, — уверяет Седой. — Решат, что сданы в аренду на плантации.

— Как добирались?

— Нормалек! Паспорта алжирские сварганили. До Прибалтики сошло, там прицепились, ушел в отрыв, несколько шумновато получилось, да и приметные. Машину взял на блошке за двести баксов, в полста километрах от границы бросил, а дальше большей частью бегом. Благо, что основное на ночь пришлось — да мазать их ваксой не надо. Бегают они, скажу, как косули, не потеют. Не по–нашему бегают.

— В ночь, значит, переходили? — спрашивает Извилина.

— Перебегали. Но ходят они тоже хорошо, местность чувствуют, есть какие ужимки перенять.

— Повезло. Прибалтам НАТО тепловизоры поставило, понатыкали на всех вышках. Заснули они там, что ли?

— Быстро бежали, — сознается Казак. — Нахалкой. А прибалты бегать не любят, объевропеились как–то разом — там в европах пешком ходить не принято, хоть дваста метров, но обязательно на машине. Угробит их эта жизнь, совсем осоловеют.

— Нам ли их жалеть…

За прибалтов решают не пить.

— Винюсь, схроном пришлось воспользоваться на западной линии, истрепались, одел их в военное, — предупреждает Петька — Казак

— Не наследили?

— Прибрался.

— Потом укажешь — который, — говорит «Первый». — Тебе и восстанавливать. Закладки на подходах те же самые?

— Угу.

— Смотри, тебя напрямую касается… И чтобы комплект был!

Казак кивает.

Дело серьезное, касается цепочки промежуточных схронов, что подготовлены на расстоянии ночных переходов друг от друга. Последний десяток лет этому уделяли самое пристальное внимание, много потрачено времени, сил и средств по созданию этих укрытий — своеобразных опорных баз, закладок с амуницией и продовольствием в лесных массивах вдоль западных границ с Прибалтикой и Белоруссией…

— Еще скажу — все равно докладывать. Ревизию надо делать. Я там сперва в другой схрон сунулся, так порушен. Медведь схрон попортил — зимовал, не шучу — берлогу устроил, и сейчас топчется по тому же сектору — старый повал полосой, частью уже прогнил, малины много наросло — жрет, не уходит.

Рассказывает, что каким–то образом вынюхав ближнюю продуктовую закладку, подлец этот, ее разрыл, вынул понадкусывал, да раздавил все банки, разбросав их по периметру.