Время своих войн-1

   "А с 90-х "Известия" - это Голембиовский; а "Комсомольская правда" - Фронин; а "Московский комсомолец" - Гусев-Драбкин; "Аргументы и факты" - Старков; "Труд" - Потапов; "Московские Новости" - Карпинский; "Коммерсант" - Яковлев-Гинзбург; "Новый Взгляд" - Додолев; "Независимая Газета" - Третьяков; "Вечерняя Москва; - Лисин; "Литературная Газета" - Удальцов; "Гласность" - Изюмов; "Собеседник" - Козлов; "Сельская Жизнь" - Харламов; "Совершенно Секретно" - Боровик... И тут я тебе только самые крупные называю - по тиражам, говорил Извилина. - Есть там русские, да хотя бы один? Пусть не смущают русские псевдонимы - ни одного этнического русского здесь нет - прием старый, здесь все проверенные, утвержденные на должность собственным кагалом, да ни встретишь ты иных во множестве сколько бы значимых издательств - сотнях других помельче. Может ли что-то твориться без их ведома? Нет! Публиковать будут только в собственной трактовке. Собственные 69. Публиковать или умалчивать... Первая монополия - это монополия на информацию..."

   "Монополия на денежные средства - два! Финансы, государственная банковская система. Все! Ужравшиеся от продажи стратегического сырья России, уже не знающие куда девать деньги, но лишь бы не вкладывать их в Россию, прячущие их в США и Европе, вкладывающие их в чужую промышленность под стыдливым названием "российский стабилизационный фонд". Фактически - денежный залог, какой там вносят за поручительство, что подозреваемый в любой момент, по требованию, явится в суд. А не явится, поведет себя не "так" - будет объявлен виновным и потеряет все..."

   "...В Москве сегодня, но это по самым скромным подсчетам, 90 тысяч граждан Израиля, и это не жители, то есть, это не просто жители - это управленцы! С 1917 по 1937 год еврейство играло определяющую роль в России, потом просто очень большую, что они сочли своей национальной трагедией, а с 1991 снова определяющую - опять буквально на все и вся...

   - Нужен новый 1937? Так? - терялся Георгий. - Или уже и этого недостаточно?

   Извилина молчал, но так угрюмо, что переспрашивать не было никакого желания..."

   Георгий, чуточку рассеянный, как всякий человек получивший домашнюю думу в дорогу, сидит в опрятном доме у человека, которого ему отрекомендовали, как "председателя" - должности, по нынешним временам, не столь влиятельной. Как гостю, ему, согласно старому обычаю, заменена скатерть, и хозяйка суетится накрывает на стол. Особо внимательный к мелочам, уже отметил себе, что даже здоровкаются - здоровья здесь желают не дежурно, а душевно. Сказывается совсем другой, размеренный уклад. Неторопливость работы с утра до вечера. Слушает хозяина.

   - Ну, хорошо, приедет к нам Гайдар, какой другой Греф или опять же - Чубайс... И скажи на милость, как далеко он от своего бронированного лимузина отойдет, прежде, чем навозные вилы в бок воткнутся?

   - Ненавидите?

   Председатель вздыхает.

   - Сложно все. Ненависть - нехорошее чувство, оно кишки палит, грудину жжет. Тут больше от брезгливости. Гадину, что ребенка укусила, положено задавить, рубануть пополам лопатой и еще несколько раз на мелкое, чтобы не отросло ничего. Нельзя в этом мире нам ходить рядом. Всегда следует убить, даже если не кусила, а только примерялася, если в дом твой заползла. Хоть и говорят теперь, что полезные они, да и мне, например, убивать всякого гада очень даже брезгливо - это все равно, что жабу давить, но надо для пользы общего. Задавишь, глядишь, дождь пойдет, - высказывает он известную народную примету. - Очистит все... Ненависть? - задумчиво повторяет он. - Ненависть слишком сильное чувство. Брезгливость, презрение, отвращение к их поступкам, к их образу жизни - вот все это присутствует в полной мере. А ненависть? - покачивает головой Председатель, будто не может избавиться от этой занозливой мысли. - Когда совесть раздавали, ихние дома не ночевали - прятались кто где.

   В русской глубинке чаще попадались те, кто так и не "облучился", умудрился остаться русским - они не множились ненавистью, были сыты презрением. Отгораживались брезгливостью, ставя заборы своей жалости.

   Чем больше зверь, тем больше пространство ему нужно - Георгий, когда выпадала пауза, где бы ни был, имел неистребимую привычку шататься по округе - расспрашивать про "жисть". И поскольку в этой "жисти" был он свой - легко вписывался, перенимая характерные привычки, подстраиваясь в каждой местности под тот едва уловимый ритм общего понимания "ситуевины" и индивидуальности всякого собеседника - сходиться с людьми на полном откровении ему было легко.

   - Председатель - это не звание, не должность - прозвище у меня такое.

   И словно на зуб пробует - покатав во рту, сплевывает с горечью:

   - Председатель!

   Георгий молчит - видит: человеку надо выговориться.