Время своих войн 3-4

— Полста героев прибавили во времена Хруща, когда он сам себе звезды навешивал в три ряда, и сквозь пальцы смотрел, когда другие тем же занимались — лишь бы не явно, без особой наглости. А еще полста в плюс — это «втихую» по последним ревизиям — все перетрясли, что можно, все резервы. Но дальше, увидишь, легче будет.

— Ну, вы, блин, даете! — восхищается Замполит, и тут, наверное впервые думает, что как славно, если бы их ядерный арсенал — все боеголовки Израиля — сработали бы разом: что–то типа цепочной реакции (Лешка не слишком разбирается в этом деле, но ему кажется, что это оружие может каким–то образом стареть, разрушаться и оказываться чем–то вроде гремучей смеси — не дотронься!) Потом думает, что это не решит проблему, а скорее усугубит — миру, кто бы не был виноват, придется платить вдвое.

— Кто это был?

— Половинник — как по Пушкину! — говорит Виталик, и увидев, что Замполит не сообразить, поясняет: — Полуподлец–полуневежда… полупоц, короче. Несостоявшийся писатель, который считает себя состоявшимся. «Книги — артиллерия мысли» — сказал кто–то из великих — но этот, разумеется, тут и рядом не стоял. Но поучаствовал, пытался примазаться к цеху: его собственная «царица полей», которую он выволок на замусоренное литературное поле, враз переродилась в стрельбу из рогаток, потом оплевывание всего, до чего только можно, а разрешено на все, ну а заканчивается, как у многих, ковырянием в носу и других местах…

— Хорошо сказал, — хвалит Замплит.

— Потому что — правду! Я ведь и с жизнью до недавнего общался без посредников. Считай, сейчас главный посредник здесь и есть. Случаются средь наших–ваших идиоты, которые полагают, что если всех заткнуть, то проблема исчезнет. Вот, по мере возможностей, не даю голову в песок совать вроде страуса. А то ведь подкрадутся враги, вроде вас, и поимеют.

— Да, вас поимеешь… — огорченно тянет Замполит.

— А надо бы — рождаемость не по сверхзадачам. Хотя плодимся как можем, а вам не даем, но где столько евреев взять? Чтобы мировую революцию… виноват — глобализацию провернуть? — ну, просто беда с этой сменой названий, — вздыхает Виталик. — Только к одному привыкнешь, а тут в целях конспирации под то же дело уже другая афиша.

— Не пытались еще в приказном порядке — трахайтесь, сукины дети, иначе расстреляем? — живо интересуется первичной проблемой Замполит.

— Именно так, — невозмутимо подтверждает Виталик. — И, кстати, такое уже было. Помнишь? Сам же как–то рассказывал про Кампучию!

— Да, была там одна переводчица. Рассказывала: построили две шеренги напротив друг друга, и скомандовали — сходись! Ночной контроль на выполнение супружеских обязанностей — смотрели, чтобы не спали членораздельно. Двух детей прижила. Парадокс, но потом никто не додумался обратную команду дать — «расходись!»

— Хочешь, тебя в евреи запишем? Сперва, правда, не в кошерные, это еще заслужить надо…

— Честно?

— А як же!

— Трахайте себя сами. Хотя, признаюсь, и можете какое–то время быть интересны в прорезе прицела. У меня есть Родина, для вас любое — «родинка», и много с большим беспокойством отнесетесь к той собственной — на заднице!

— Вот это честно! Хвалю! Давай сейчас быстренько с тобой передачку снимем — наш современник! Вернее — их! Гетероортодокс. Личное отношение к заднице ближнего.

Лешка — Замполит показывает кукиш, да так неловко, что «засвечивает» рукоять пистолета, и Виталик считает нужным свернуть разговор на себя любимого.

— Меня сейчас стрелять нельзя. Рано — не всех гадостей еще понаделал. НТВ мною интересуется! — гордо сообщает он. — Светит мне быть личным корреспондентом!

— НТВ? — удивляется Лешка. — Куда тебе! Там ведь проверочка будет, дай боже. От первого личного обрезанного корня до корней всех близзалегших потомков. И если потомки — не подонки, шансов у тебя — ноль целых, хер с чем–то сотых — пролетишь ты, мил голубь, как фанера над Сионом.

— А я поголубею! — обещает Виталик.

— Да иди ты? — изумляется Лешка, опасливо отодвигаясь.

— Не всерьез, конечно, буду платить откат одному проверенному пидару, а тот расписывать, как хорошо ему со мной живется. А что? Сейчас многие так делают. Как иначе пробиться? Если хлебное, да на виду, то только для избранных — евреям или пидарам, потому лучше, для пущей гарантии, быть тем и другим одновременно.

— Ты потянешь, — чуточку подумав, соглашается Замполит. — Вижу!