Время своих войн 3-4

«Ковш», «Большая Медведица» или «Семь Престолов», как называли ее на Востоке, крутанувшись вокруг невидимой оси, все также упрямо гранью своей чертила линию, указывающую Север. В лесу последними шапками из крупных колючих зерен, сбившихся в испуге в одно месиво, долеживал свое отгулявшее пиршество снег. Все оживало. Безрассудно, нахально, словно и не боясь, что завтрашний или послезаврашний мороз убьет лопнувшие почки.

— Сдохла сволочь! — ворвавшись прямо с порога объявляет Лешка — Замполит.

— Которая? — спрашивает Георгий. — Сволочей много.

— Из короткого списка!

— Горбачев, Ельцин, Чубайс?

— Ельцин! Борька — Пьяница!

И Леха грязно ругается, наделяя покойного множеством непечатных эпитетов…

Есть от чего… В очередной же раз обманул — вывернулся тот, чье царствование на Руси, подобно тому, как царствование Лжедмитрия называют «семибоярщиной», будущим историкам, как не вертись, придется называть схоже — «семибанкировщиной» или, что исторически точнее, «семижидовщиной» — суть есть однотожие — безраздельным царствованием шести жидов, а средь них седьмого — «непонятно что»…

Представился ли «Бориска», двойник ли его, которого водили за ниточки закулисные кукловоды Вашингтонского Обкома — какая теперь разница? Наследство оставленное им Руси составило миллионы умерших и сопоставимо с самыми страшными кровавыми и голодными периодами России. Последующим же поколениям не уставать удивляться — как можно было допустить до такого?..

— Пить не будем, — мрачно объявляет Георгий. — По этому поводу вовсе пить не будем. Эта тварь даже смертью своей нашей радости не достойна!

Седой дожидается газеты, доставленной почтальоншей на велосипеде, отходит в сторону, не читая, роняет ее под ноги портретом вверх, развязав тесемки, достает то, что уже миллионы лет является руководящей принадлежностью мужчины…

А может, скажете вы, не стоит ссать на труп? Стоит! Куда же еще? Пусть будет ему посмертное лежание в том, чем сам был. И пусть действо напоминает самого покойного, представителя великой страны ссавшего на колесо своего самолета на глазах изумленных делегаций и корреспондентов, обгадившего своих предшественников… Вряд ли ему Царствие Небесное — и хватит о сволочи. Недостойна!

Непозволительно высказываться неуважительно о тех, кого убил или намереваешься. Есть единственное исключение — отношение к предателям. Для них даже не пуля, а веревка. Считали, что первыми в списке стоят Горбачев и Ельцин.

— Вывернулся сука! Не успели! — опять высказывает Леха общую мысль …

— Вечно так, — принимается ворчать Седой. — Запрягаем, запрягаем…

— Ничего, семья осталась. Клан! На круг виновные — куда не ткни. Тут без срока давности, хоть сто лет пройди…

— Я сто лет ждать не намерен! — взрывается Казак и выбегает вон.

— Куда это он?

— Куда еще… Понятно, в Москву.

— Вернуть?

— Попробуй, верни такого. Вона как завелся, сердешный.

Извилина, заходит, с шумом сваливает у предпечья березовые чураки, отряхивается.

— Казака видел, ножом землю тычет. Чего это он? — спрашивает Сергей.

— Ельцин сдох!

— Понятно… А чего расстраивается?

— Сам по себе сдох. Неправильно это.

— Понятно, что неправильно, а что сделать можно? Выкопать — убить и снова закопать?

— Казака лучше не трогать — пусть пар выпустит, — говорит Георгий.

— Тогда надолго, ужинать без него будем.

— Пожалуй, и завтракать тоже. Деревья бы не попортил, — беспокоится Седой.

— Сам бы не порезался.

— Молчун, присмотри! — командует Георгий. — Если совсем изведется, свяжешь — пусть поостынет.

— Теперь начнется!

— Что начнется? — говорит недовольно Извилина. — Ничего не начнется, кроме сотворения прессой очередного тухлого — зажимай носы! — кома вранья…

Весной 2007, те, которые не оставили нераскрытой ни одной русской могилы, чтобы в нее не нагадить, вдруг разом возопили, что о мертвых положено — «только хорошее, либо ничего!», давя на исконно русское, на совестливость и жалость. Народ, уже начавший рубить осиновые колья для забивания в могилу — мера разумная, предупредительная, положенная к подобным вурдалакам, от всего этого — буйства перьев и телевизионных проповедей — подрастерялся. Озадачился, казалось бы уже приученный ко всяким глюкам, случающимся от паленой водки, то одноименной «президентской», на заре перестройки, рекомендуемой даже американским героем Клад — Вань-Дайкой, умудряющимся садиться «ноги к ушам», как садятся некие бабы, — но им то природой разрешено — чтобы нараскоряку, а тут, вроде бы мужик, да без треска собственных штанов, и, что более удивительно, без отваливания причиндалов — не под эту ли водку? — весьма удивлял простодушный деревенский народ… Водка «распутинка», горячо рекомендуемая мертвым Распутиным, тычущим пальцем вверх — на пробку с винтовой нарезкой и вниз — в область собственных штанов, способствовало временному пониманию, но личный опыт, даже под нее, упрямо говорил — нет!

На свои похороны — все заметили — Ельцин собрал в десятки раз меньше, чем собирал на митинги, и всем подумалось — народа поуменьшило…