Время таяния снегов

На Невском проспекте, недалеко от Казанского собора, поразившего Ринтына множеством колонн, подпиравших два полукруглых крыла, пленные немцы восстанавливали жилой дом. В простых русских ватниках, перемазанные известкой и раствором, они совершенно не походили на тех вояк, которых Ринтын знал по фотографиям и кинофильмам. Самое удивительное было то, что никто не глазел на пленных. Теперь это были просто рабочие парни, и, если бы кто-нибудь из них вдруг пошел по Невскому, никто не оглянулся бы.

Но Ринтын украдкой наблюдал за ними, и ему горько было от мысли, что вот эти обыкновенные парни рушили и жгли жилища людей, пытались стереть с лица земли целые народы! Это были первые живые немцы, которых видел Ринтын. До этого он представлял их такими, как они выглядели в газетных карикатурах или в старом немом фильме “Пышка”, который шел в Улаке всю войну. Фильм привезли с последним пароходом осенью сорок первого года, и пять лет каждую субботу весь Улак наряжался и отправлялся на полярную станцию. Из месяца в месяц, из года в год. От фильма осталось меньше половины, но каждый зритель знал его так, что отсутствие некоторых кусков не портило впечатления. В фильме немцы выглядели настоящими злодеями, гримасничали и ходили так прямо, будто в них вставили железный стержень… И вот они – живые немцы. Как же так? Неужели человек может стать таким необузданным зверем? Это было горько и стыдно.

Иногда, гуляя по городу, Ринтын останавливался перед разрушенным домом. Кое-где на уцелевших внутренних стенах висели клочья обоев, свидетели ушедшей жизни. Людей, может быть, уже нет в живых, а обои, которые они клеили, остались.

Большинство прохожих носили шинели либо пальто, перешитые из серого шинельного сукна.

У рынка на Большом проспекте Васильевского острова женщины торговали каким-то тряпьем, старыми швейными машинами, семечками. Тут же бродили инвалиды войны – безрукие, безногие, на костылях, на маленьких колесных салазках, с грохотом катящихся по выщербленному асфальту.

В городских садах с деревьев облетали листья. Уходило тепло. Все чаще с Балтики задували порывистые холодные ветры. Вода в Неве рябилась волнами, над ней низко стлался сорванный ветром пароходный дым.

А Кайон загрустил. Он целыми днями не выходил из комнаты, лежал на кровати и читал. Он брал книги у венгров, которые изучали русский язык по произведениям русских классиков. На полках у них стояли “Анна Каренина”, “Записки охотника”, однотомники Пушкина, Блока.

Поздней осенью из Гавани,

От заметенной снегом земли

В предназначенное плаванье

Идут тяжелые корабли…

Читал он мрачным голосом и смотрел в окно на красную кирпичную стену с щербинками от снарядных осколков.

– А у нас уже выпал снег,– говорил он с печалью в голосе.– Лед звенит, и ветер острый, как охотничий нож.

Ринтын звал его с собой гулять по городу, но Кайон мотал головой и говорил:

– Что интересного? Всюду одно и то же – каменные дома, улицы – ущелья, река, запертая в каменные берега. Живой земли не видно, неба нет… Вечером выходишь на улицу – звезд не разглядишь. А у нас уже светит полярное сияние.

– Это называется ностальгия,– пояснил чех Иржи, сочувственно посматривая на Кайона.– Тоска по родине. Ничего, пройдет.

Чех был большой и красивый. Он носил роскошное кожаное пальто. Черуль пощупал кожу и тоном знатока заметил:

– Немецкое, офицерское.

– Верно,– сказал чех,– трофей.

– Будет туго зимой с деньгами, есть что закладывать в ломбард,– сказал практичный Черуль.

У Ринтына уже был на руках студенческий билет с фотокарточкой, но он еще не чувствовал себя настоящим студентом. Вот когда начнутся занятия, тогда другое дело.

Накануне начала занятий в общежитии появился Василий Львович Беляев, научный сотрудник института языка и мышления, бывший учитель Ринтына в родном его селении Улаке.

– Что же вы, ребята, не заходите ко мне? – сказал Василий Львович с упреком.– Мы с женой ждем, ждем вас. Я уже стал беспокоиться: может быть, вы не приехали? Зашел в деканат, а вы, оказывается, давно в Ленинграде. Адрес, что ли, забыли?

– Нет, помним,– смущенно ответил Ринтын.– Даже наизусть: на троллейбусе номер пять доехать до остановки Кирочная, выйти и идти до улицы Красной Конницы. Подняться на третий этаж и нажать кнопку на двери с цифрой семь.

– Все верно,– с улыбкой сказал Василий Львович.– Ждем вас сегодня в гости. Чаю попьем, вспомним Чукотку. Приезжайте!

Впервые Ринтын и Кайон отправлялись в такое далекое путешествие по Ленинграду.

Они сели в трамвай на углу Восьмой линии и Большого проспекта Васильевского острова. Вагон сначала шел по набережной, потом свернул на мост. Справа и слева открылась широкая гладь Невы.

– А здесь ничего,– тихо сказал Кайон, толкнув в бок Ринтына.