Время таяния снегов

Профессор говорил о далеких, пустынных, покрытых льдами берегах с такой любовью, словно они были его родиной. А Ринтыну виделся с высоты мыса Берингов пролив, конец одного материка планеты Земля – Азии и начало другой половины земного шара – Америки. И здесь, в аудитории Ленинградского университета, он с удивительной отчетливостью еще раз осознал истину, что родился и жил он в замечательнейшем месте Земли, там, куда стремились великие путешественники Европы и Азии, Если убрать с глобуса или карты мира Берингов пролив, мыс Дежнева, мыс принца Уэльского, лицо планеты изменит свои очертания, станет другим. Пусть Чукотка не носит наряд из роскошных лесов и берега ее омывают студеные волны, без нее немыслим лик Земли – родины всех людей…

Следующей была лекция по общему языкознанию. Читал ее профессор восточного факультета, специалист японского языка Иоахим Золотович. Это был маленький кругленький человек в очках толстого стекла. За целый год Ринтыну так и не удалось рассмотреть, какого цвета его глаза. Золотович взял мел, подошел к доске и написал: “Глокая куздря штеко будланула курдёнка”..

По рядам прошел легкий шумок. Профессор положил мел в желобок на доске и вытер руки белоснежным носовым платком. Он молча показал пальцем на Алачева и спросил:

– Что вы узнали из этой фразы?

Алачев пожал плечами.

– Вы ничего не поняли?

– Я никогда не слыхал о рогатой куздре,– пробормотал Алачев.

– Ага! – профессор обрадованно потер руки.– Откуда вы взяли, что куздря рогатая?

– Потому что она будланула курденка,– нерешительно ответил Алачев.

Профессор величественным взмахом руки посадил на место Алачева и, вскинув голову, без остановки прочитал лекцию о важности изучения грамматических форм языков. Он поминутно цитировал труды великих ученых и некоторых из них даже называл своими учителями.

Ринтын приготовился было записывать, но его постигла такая же неудача, как на лекции Визе. Он был так захвачен тем, что слушал, так ловил каждое слово, что и не притронулся к тетради.

Прозвенел звонок. Золотович собрал листки на столе, сложил их в портфель и важно удалился.

Первым и непосредственным результатом лекции по общему языкознанию было то, что Алачеву на все пять лет учебы было присвоено прозвище Рогатый Куздря, которое потом сократилось до одного слова – Рогатый.

Ринтын с нетерпением ждал следующей лекции. Литература для него всегда была любимым предметом. Русские писатели открыли ему окно в другой мир, рассказывали ему и о Ленинграде. Где-то недалеко Калинкин мост, сыроватые, мрачные дворы Новой Голландии, горбатые мостики через каналы, через городские реки Фонтанку, Мойку, Невку… Стоит сделать несколько шагов – и вот оно,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит…

Капитан Эрмэтэгин, у которого Ринтын плавал матросом на шхуне “Касатка”, любил читать стихи Пушкина, Блока, и многие строки в них были о Петербурге.

В перерыве Ринтын смотрел в окно на Неву. Рыбаки ставили у Дворцового моста ловушку, сколачивали из досок вышку и черпали со дна реки рыбу. Орудие лова имело древний вид, лодки были черны, и Ринтыну подумалось, что и во времена Пушкина точно так же ловили рыбу… Может быть, это то самое место,

Где прежде финский рыболов,

Печальный пасынок природы,

Один у низких берегов

Бросал в неведомые воды

Свой ветхий невод…

Профессора, который будет читать курс литературы, зовут Николай Матвеевич Рыбаков.

Еще не старый человек, он, однако, был совершенно лыс. На большом остром носу крепко сидели очки.

– Успехи советской литературы огромны,– заявил Рыбаков еще на подходе к кафедре.– Мы живем в то замечательное время, когда наши писатели заново переоценивают и обогащают метод социалистического реализма. Об этом свидетельствует неуклонный рост качества произведений.

Профессор лично знал многих ленинградских и московских писателей, приводил их неопубликованные высказывания, и это очень оживляло лекцию. То, что профессор запросто общался с писателями, высоко подняло его в глазах Ринтына. Великие люди, способные создавать художественные произведения, удостаивали его разговора и делились своими творческими планами.

С самого утра Ринтын был в особом настроении, как в большой праздничный день. Да и разве этот день не начало большого и долгого праздника, которого он так ждал? Теперь у Ринтына была одна забота: не пропустить чего-нибудь важного, запомнить каждое слово, сказанное с кафедры. Ведь говорит перед ним не просто преподаватель, а человек, достигший вершин науки.

Ринтын вздрогнул, когда услышал звонок. Ощущение было такое же, как будто видишь удивительно приятный сон и вдруг на самом интересном месте кто-то будит тебя.

Лекцией по литературе закончился первый учебный студенческий день Ринтына. Переполненный впечатлениями, он пошел разыскивать Кайона, чтобы поделиться с ним новыми мыслями.

Друг, видимо, тоже был потрясен. Он был как-то необычно тих и задумчив.

– Ты знаешь, кто у нас читал лекции? – восторженно сказал ему Ринтын и перечислил всех.

– Визе и у нас читал,– ответил Кайон.– Потом академик Струве, академик Орбели… Величины!