– Посмотреть. Ведь я на Чукотке человек новый. Затем надо будет вручить члену вашего колхоза Кмолю партийный билет.
– А вот его племянник,– кивнул головой в сторону Ринтына Эрмэтэгин.– Тоже недавно получил билет. Комсомольский.
– Поздравляю,– сказал секретарь,– будущий студент. Этот лес, который мы везем, пойдет на продажу местному населению. Посмотрим, что из этого выйдет. Словом, стоит вопрос о переселении местных жителей из яранг в дома. Как вы думаете?
Эрмэтэгин долго не отвечал на вопрос. Он зажег потухшую папиросу и сказал, выпуская дым изо рта:
– Трудно будет.
Вторую баржу с лесом приволок в Улак буксирный пароход “Водопьянов”. Каждое бревно с этой баржи имело номер. Это был большой дом в разобранном виде – будущий улакский интернат. Колхозники, мигом раскупив лес с первой баржи, потребовали привезти еще. Таким образом, “Касатка” только и занималась тем, что буксировала баржи с лесом из Кытрына в Улак.
Понемногу команда “Касатки” приняла морской облик. Каждый обзавелся высокими резиновыми сапогами, широкими суконными брюками. На первые же заработанные деньги Ринтын купил у матроса с парохода “Водопьянов” старый, замасленный бушлат и застиранную тельняшку. А свою кепку превратил в некоторое подобие бескозырки, отодрав от нее козырек.
Уже пять барж приволокла “Касатка” в Улак, а леса все не хватало. Почти все улакцы вдруг захотели перестроить свои яранги. Дядя Кмоль загорелся желанием построить настоящий дом и возвел уже четыре двойные дощатые стены. Каждое утро он обходил дома, где были печки, и собирал золу для засыпки стен.
В конце июля председатель колхоза Татро премировал команду “Касатки”. Каждый получил по четыреста рублей, а фотография Эрмэтэгина была помещена на колхозной Доске почета.
Улакские ребята завидовали Ринтыну, Аккаю и Пете, просили Эрмэтэгина зачислить их в команду, но капитан “Касатки” решительно отказал, ссылаясь на штатное расписание.
Короткое лето подходило к концу. Все чаще бушующее море заставляло “Касатку” стоять без дела в улакской лагуне или же в Кытрынском заливе.
Однажды жестокий шторм застиг “Касатку” на подходе к Кытрыну. Шхуна успела проскочить в залив, а шедший за ней буксирный пароход “Водопьянов” едва не выбросило на камни Нунямского мыса.
Шесть дней провела “Касатка” у кытрынского причала, и все это время Эрмэтэгин переругивался с капитаном “Водопьянова” из-за места у причала.
Однажды утром, когда “Водопьянов” ушел за пресной водой, Эрмэтэгин поставил “Касатку” на место его стоянки. Довольный, он подмигнул Ринтыну и послал его в магазин за продуктами.
В тесном магазине, занимавшем половину большого дома, как всегда, было много народу. Ринтын пристроился в хвост очереди и начал медленно продвигаться к продавцу. Когда перед ним было человека четыре, в магазин вошла нарядная женщина, ведя за руку маленькую девочку лет трех-четырех. Ринтын взглянул на лицо женщины и вздрогнул. Это была его мать, Арэнау!
Она была по-прежнему красива, Ринтыну даже показалось, что мать еще больше похорошела. Арэнау прошла прямо к продавцу и, как мать, имеющая ребенка, без очереди получила две банки сгущенного молока. Расплатившись, она повернулась и встретилась взглядом с Ринтыном.
У Ринтына бешено заколотилось сердце, кровь бросилась в голову. Он не отрываясь смотрел в эти большие глаза, с удивлением уставившиеся на него.
– Ты кто? – тихо спросила Арэнау.
– Ринтын…
– Выйдем отсюда,– сказала Арэнау, видя, что стоявшие в очереди повернулись к ним.
На улице девочка спросила Арэнау:
– Кто этот дяденька?
– Это твой брат,– ответила мать, с любопытством разглядывая Ринтына.– Какой большой вырос. Красивый… Ты что здесь делаешь?
– Работаю на шхуне “Касатка”,– ответил Ринтын.
В это время он заметил направляющегося в их сторону мужчину. Ринтын узнал в нем Таапа. Ему не хотелось с ним встречаться.
– Мне нужно на шхуну,– сказал он и пошел прочь.
Ему очень хотелось оглянуться. Он чувствовал, что мать смотрит вслед своими большими черными глазами. Немного задержав шаг, Ринтын услышал, как Таап спросил у Арэнау:
– Кто этот юноша?
– Да это сынок Гэвынто,– ответила мать.
Услышав “сынок Гэвынто”, Ринтын бросился бегом на берег. Горячие слезы текли по его щекам. Лишь у самого причала он остановился, вытер глаза и пошел медленным шагом человека, погруженного в тяжелые думы.
– Ты ничего не принес? – удивился Эрмэтэгин, скользнув взглядом по пустым рукам Ринтына.
Ринтын молча положил деньги на компасный ящик, вошел в кубрик и бросился ничком на койку.
– Что с тобой? – вошел за ним следом Эрмэтэгин.– Не заболел ли?
Ринтын молчал.
Осенней ночью, когда море немного успокоилось, “Касатка” ушла в Кытрын в последний рейс. Пассажиром была Номнаут. Ринтын помог ей втащить на борт большой тюк с постелью.
– Ты совсем уезжаешь из Улака? – с удивлением спросил ее Эрмэтэгин.
– Да, капитан,– ответила девушка.– Совсем. Замуж выхожу.
Эрмэтэгин выпустил из рук бинокль. Он с немым удивлением смотрел на девушку и часто моргал глазами.
– Это правда?
Голос капитана походил на шипение воздуха, выходящего из пых-пыха.