Время таяния снегов

Черная речная вода билась о каменные берега, отраженные в ней огни переливались и мерцали. Иногда проплывал маленький буксирный пароход и тонко посвистывал, приближаясь к мосту.

— Что будем делать? — спросил Кайон. — Есть хочется.

— Надо найти магазин и купить чего-нибудь, — ответил Ринтын. — Перейдем трамвайную линию. Там должны быть магазины.

Ребята долго ждали, пока между двумя мостами не будет трамвая. Они быстро перебежали линию.

— Ты смотри! — толкнул Ринтын друга. — Кто жил здесь!

На фасаде тесно лепились мемориальные доски: Павлов, Стеклов, Якоби, Карпинский, Ферсман, Чебышев, Остроградский.

— Вот это да! — проговорил Ринтын. — Столько знаменитостей!

Они медленно обошли фасад, читая каждую доску. Шепча про себя великие имена, они испытывали восхищение перед этими людьми, украсившими человечество своим талантом, своим умом. Ведь рядом университет. Так ли они начинали, как завтра начнут Ринтын и Кайон?.. Тоже приехали издалека… Голова кружится. Будто взобрался на высоту и смотришь оттуда на пенные следы волн, угоняемых ветром вдаль от берега.

Ребята нашли булочную и купили два батона. Они шли по улице и жевали булку, отламывая куски. Чемоданы оттягивали руки, усталость сокращала шаги, хотелось куда-нибудь приткнуться, сесть, лечь…

— А где будем спать? — спросил Кайон.

— Надо устроиться на берегу, — решил Ринтын. — Это приметное место. С утра пойдем прямо в университет.

Они снова пересекли трамвайную линию и остановились. Прямо на них смотрел каменный сфинкс. Ринтын повернулся и увидел второго. У этого был отбит подбородок, и он выглядел добродушнее.

Взгляды обоях каменных чудовищ были устремлены вдаль, поверх многоэтажных дворцов, золотых шпилей и куполов, поверх мостов и бегущих по ним трамваев. Сфинксы смотрели в свое прошлое, в покинутую родную пустыню.

— "Сфинкс из древних Фив в Египте перевезен в град Святого Петра в 1832 году", — громко прочитал надпись Кайон и сказал: — Земляк.

— Какой же он земляк? — удивился Ринтын. — Читай: "из древних Фив в Египте…"

— В том смысле земляк, что тоже издалека, — пояснил Кайон. — Хоть бы улыбнулся нам… А что-то у них в лицах есть… Да, Ринтын? Вроде улыбки?

Кайон смотрел на каменные чудовища, громко говорил, но чувствовалось, что он немножко растерян, ему еще не верится, что наконец-то кончилась долгая дорога, завтра им не нужно никуда ехать. Он сдвинул шапку на затылок, открыв выпуклый, выдающийся вперед, как у олененка, лоб; узкие, широко расставленные глаза блестели от возбуждения и любопытства.

Под сфинксами у самой воды стояла полукруглая каменная скамья.

— Здесь и устроимся, — сказал Ринтын. — Можно даже лечь.

Ребята спустились к воде, поставили чемоданы на каменную скамью, уселись и блаженно вытянули ноги.

— Устал, — вздохнул Кайон.

— Я тоже, — признался Ринтын. — Знаешь, а ведь прошли-то мы совсем немного. Больше ехали.

— Это потому что ходили по камню, — догадался Кайон. — Ведь тундра мягкая, а тут земля закрыта асфальтом и придавлена камнем.

У ног плескалась вода. На другом берегу реки тускло блестел огромный купол собора Исаакия. Ринтын узнал собор, который раньше видел на фотографиях.

— В этом соборе висит маятник Фуко. Он показывает вращение Земли, сообщил он Кайону.

— Знаю, — ответил Кайон, занося ноги на каменную скамью.

— Ты бы разулся…

— Да? — удивился Кайон, но опустил ногу и принялся развязывать шнурки.

Ринтыну не спалось, хотя было поздно. Прохожие больше не появлялись, огней становилось все меньше и меньше. Воздух был теплый, густой.

Только сейчас, когда Кайон заснул, Ринтын осознал, что он в Ленинграде, в городе, о котором мечтал много лет, видел во снах, грезил наяву, читал в книгах… Вот он, лежит вокруг: за рекой, за спиной, справа и слева — огромный, живой, еще непонятный… Сегодняшний день еще принадлежал тому Ринтыну, который мечтал о Ленинграде, а завтра начнется новая жизнь, и сам Ринтын станет другим, оставившим за чертой дня и ночи детство и отрочество.

Сгущалась темнота. Над рекой поднимался ночной туман. Ринтын привалился спиной к холодному камню и закрыл глаза. Он часто просыпался и каждый раз видел один и тот же сон: он спит на берегу моря, а в ногах шумит океанский прибой. Сон возвращал его на родину, на холодное ветровое побережье и, просыпаясь, он ожидал увидеть синие горы, дальние мысы, льдины, освещенные низким полуночным солнцем, услышать птичий гомон над горным ручьем… Но река плескалась тихо, сфинксы безмолвствовали, а океанский гул шел отовсюду, от всего города.

Сквозь туман пробился рассвет. Вместе с ним откуда-то справа донеслись пароходные гудки. Ринтыну невольно пришли на память дни, когда он работал грузчиком в бухте Гуврэль. Как много осталось позади! Если вспомнить день за днем, получится, что прожито не так уж мало… Ринтын усмехнулся про себя и посмотрел на проступивший сквозь туман мост. Что такое! Мост переломился пополам! Ринтын глянул налево. И этот мост задрал к небу две свои половинки.

Ринтын растолкал Кайона.

— Что случилось? — Кайон недовольно протер глаза.

— Гляди, мосты сломались!