Время таяния снегов

Морозы крепчали, чернила мерзли… По утрам Ринтын уезжал в Ленинград, в университет. Теплое пальто он давно продал и ходил в легком плаще. Студенты-иностранцы из группы восхищались им:

— Вот что значит человек Севера — в одном плаще ходит в мороз!

Ринтын в ответ грустно и молча улыбался.

Главным предметом на отделении журналистики считался курс теории и практики советской печати, который вел Аркадий Борисович Знаменский — высокий представительный мужчина с трубным голосом. Он требовал от студентов точного знания шрифтов, их названий, размеров. На практических занятиях студенты чертили макеты газетных полос, стараясь расположить материал по вкусу преподавателя. Горе было тому, кто пытался проявить самостоятельность, и изобретательность. Толстым красным карандашом Знаменский перечеркивал макет и внушительно произносил:

— Имейте всегда примером перед собой наш центральный орган «Правду». Смотрите, — он вынимал из своего объемистого кожаного портфеля газету и потрясал перед обескураженным студентом, — никаких фокусов — все просто и доходчиво…

— И скучно, — произносил кто-то негромким голосом из задних рядов.

У Ринтына этот предмет шел особенно плохо.

Пожалуй, самым интересным курсом был курс истории русской журналистики. История революционной большевистской печати открыла перед Ринтыном интереснейшую и увлекательную страницу истории родной страны. Это было время, когда слово стояло в одном ряду с красногвардейцами и революционными балтийскими матросами.

Темой своей курсовой работы Ринтын выбрал ленинскую «Искру», точнее, Сибирь в первой большевистской газете.

На вопрос преподавателя, почему он избрал именно эту тему, Ринтын ответил:

— "Искра" должна была печатать много сообщений из России, иначе она не могла быть русской революционной газетой. Большинство корреспондентов находились в сибирской ссылке и не могли не писать о том, что делалось на огромных пространствах Азиатской России.

— Ну что же, — задумчиво проронил преподаватель, — резонные соображения. Желаю вам успеха.

Ринтын работал в Публичной библиотеке. В зале, наполненном шелестом переворачиваемых страниц, в тепле, под ласковым светом зеленоватых настольных ламп вдруг вспоминалась закутанная фигурка Маши и пар от ее дыхания в студеной атмосфере литфондовской дачи. Ринтын торопливо сдавал подшивку и бежал на вокзал.

Надо было искать городское жилье. Ринтын с Машей начали ходить на Малков переулок. Но хозяйки, оглядев ее располневшую фигуру, наотрез отказывались сдать комнату или угол.

— Ну куда с дитем? — разводили они руками.

У хозяек был прямо-таки панический страх перед детьми, особенно неродившимися.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Однажды на Невском Ринтын встретил Голева. Бывший начальник милиции был в штатском. Он расспросил Ринтына о житье, напомнил их первый день в городе, ночевку под сфинксами.

— Видно, снова придется воспользоваться их гостеприимством, — невесело пошутил Ринтын.

Голев завел его в закусочную, заказал по кружке пива и задумчиво сказал:

— У меня, кажется, есть подходящее для вас жилье.

Оказалось, что его друг надолго уехал на Север, в Воркуту. Следом отправляется жена. У них есть маленькая комната на проспекте Сталина.

Устроившись с квартирой, Ринтын взялся за курсовую работу. После лекций он шел в Публичную библиотеку и садился читать «Искру», погружаясь в далекое, горячее прошлое.

В этих высоких и светлых залах работал и молодой Ленин, будущий редактор «Искры» — маленькой газеты, похожей форматом и даже качеством бумаги на чукотскую районную газету. Ленинские статьи, которые Ринтын изучал на семинарах, выглядели здесь по-другому, они казались написанными совсем недавно, может быть, вчера. Ринтын не обманулся в своих предположениях — о Сибири в «Искре» действительно было много материалов, и он только успевал читать и выписывать на карточки названия статей, авторов. В минуты отдыха Ринтын профессиональным взглядом рассматривал шрифты, верстку и убеждался в том, что Аркадий Борисович не поставил бы и тройки за такое оформление газеты.