Когда вельбот миновал полосу ветра и волнение улеглось, Кожемякин открыл глаза. Слабым голосом он попросил пить.
Подавая ему кружку с водой, Кукы сказал:
— Скоро будем пить чай: сейчас примус заведу.
Ребята взялись за насос. На их обязанности лежало следить за тем, чтобы в вельбот не набралось забортной воды.
Каждый на вельботе теперь был занят делом. Кукы разжигал примус, Опэ надувал пых-пыхи.[12] Он единственный из коренных жителей Улака носил очки. Очки были старые — один из заушников заменен простой черной ниткой, они чудом держались на его плоском носу. Старый Рычып то и дело подносил к глазам бинокль, оглядывая горизонт и пустынную поверхность моря.
Справа между скал показалась могила. В ней была погребена дочь моря. По преданию, она являлась прародительницей всего прибрежного населения. Когда-то в далекие времена в этих местах жила красавица — дочь белого ледяного моря. В светлые летние ночи, когда солнце ненадолго погружалось в море, к берегу подходил кит и едва касался прибрежной гальки, как обращался в красивого юношу.
При первых лучах восходящего солнца юноша спешил от своей возлюбленной в море, и как только его роскошные торбаза, расшитые беломорской красавицей, омывала волна, он снова принимал вид кита. Беломорская женщина родила от мужа-кита несколько китенков и сыновей в человечьем обличье. Сыновья охотились в море и, помня строгий наказ матери, никогда не трогали китов. Шло время. Кит-муж погиб, выбросившись на берег у стойбища, где жила его жена — дочь моря. Беломорская женщина состарилась, сыновья ее взяли себе жен из племен, находившихся далеко на юге. Однажды, когда в море было мало моржа и тюленя, сыновья беломорской женщины загарпунили кита: они не понимали, почему их мать запрещает убивать китов, в каждом из которых целая гора мяса, способная прокормить жителей стойбища в течение продолжительного времени. Узнав о поступке своих детей, беломорская женщина от горя лишилась рассудка и в бреду рассказала тайну происхождения прибрежного народа. Сыновья похоронили мать с почестями и на могилу положили голову ее мужа-кита, обструганную и отполированную жестокими ветрами…
— Смотри! — Кукы тронул Кожемякина за плечо. — Здесь лежит наша общая мамаша, наша праматерь.
— Да, я слышал о ней, — лениво ответил начальник, не совсем еще оправившийся от приступа морской болезни. — Это вроде нашей Евы.
— Это не Ева, — возразил Кукы. — Она беломорская женщина, дочь моря.
— Я так, для сравнения сказал, — пояснил Кожемякин. — А в общем все это мифология, сказки, суеверие, одним словом, — махнул рукой Кожемякин.
— А кто был ее муж? — спросил Кукы.
— Адам, — коротко ответил Кожемякин.
— Адам, Адам, — повторил несколько раз вслух Кукы, как бы вслушиваясь в каждый звук этого имени. — А кто он такой? Морж, тюлень, медведь или, может быть, тоже кит?
— Не кит он, а обыкновенный человек, — ответил Кожемякин.
— Я слышал от русских учителей, будто весь людской род произошел от волосатой обезьяны, — вмешался в разговор Опэ.
— Это по-научному, — сказал Кожемякин. — А Ева и Адам — это религия, шаманские рассказы.
— Не мешай! — отмахнулся от Опэ Кукы. — Все-таки непонятно, как это простые люди, ваши Адам и Ева, могли создать весь человеческий род?
Вскипевший чайник прервал разговор. Кукы потушил примус и накрошил в чайник плиточного чаю. Петя развязал свой мешок и вывалил на опрокинутый ящик, служивший столом, все, что там было. Крендели, баранки, сладкие булочки быстро исчезали во рту охотников и перемалывались крепкими, как волчьи клыки, зубами.
— А теперь рассказывай дальше, — обратился Кукы после чаепития к начальнику.
— Ну что там рассказывать? Я все это знаю понаслышке…
— Тогда расскажи о русских шаманах — попах, — не унимался Кукы. — Ты знаешь хоть одно русское заклинание?
— "Отче наш" знаю немного…
— Это о чем?
— Ну, в этой молитве восхваляется бог, — туманно пояснил Кожемякин, — и просят хлеба у него.
— Зачем хлеб? Просить так уж просить сразу моржа или тюленя!
Помолчав немного, Кукы спросил:
— А как ты заклинание получил? Купил у какого-нибудь попа?
— Зачем! Все молитвы записаны в книгах. Выучивай и молись себе на здоровье.
— Вот это хорошо придумано! — с восхищением сказал Кукы. — Купил книгу и получай заклинания на всю жизнь. Мой дед, чтобы хоть немного научиться шаманить, за каждое заклинание песцовую шкурку платил. Ты, товарищ Кожемякин, на меня не обижайся, что я много тебя расспрашиваю. Раньше мы не думали о жизни: забота о еде и теплом жилище — вот о чем были наши думы. Сейчас вся наша жизнь меняется, как земля весной, во время таяния снегов. Многое нам еще неясно, но мы хотим все понять и научиться сами разбираться, как и что в жизни.
— Кит! — крикнул с носа вельбота Рычып.
Все, кто только что прислушивался к разговору Кукы и Кожемякина, обернулись на крик. Дядя Кмоль достал свои бинокль. Прямо по курсу вельбота показался фонтан. Кита заметили и на других вельботах.
Кукы пробрался на нос и приготовил гарпун. К ремню, идущему от наконечника, он привязал три пых-пыха.
— Прибавь ходу! — крикнул Кмоль, не отрывая бинокль от глаз.