Время терпеливых (Мария Ростовская)

— Есть такая надежда. Ты думаешь, отчего меня не в Сарай к Батыю зовут, а в даль такую? Нет промеж погаными мира и согласия. Покуда Русь терзали, так держались вместе, как волки в стае примерно. А сейчас куски делить пора наступает… Славно, ох, славно будет, коли Гуюк этот нашему Батыге в горло вцепится!

Ярослав помолчал немного.

— А вот князь Михаил Черниговский в Сарай-Бату призван.

— Ох… И он? — Феодосия округлила мокрые от слёз глаза.

— Ну а сколько можно молодцу бегать? Я так мыслю, без ярлыка скоро ни один князь на Руси законным владыкой не будет.

— А потом ему ещё и в Курум-Курум этот ехать придётся? Может, встретитесь вы там… На дальней чужбине сородича встретить дело немалое…

Ярослав вздохнул.

— Это вряд ли. В том с мысле, что не поедет он в Каракорум, князь Михаил.

— Отчего так?

— Да уж так. Слишком много на нём всего навешано. Зол на него Батый.

Княгиня прижала руку ко рту.

— Ой!

— Вот те и "ой!" Ладно, давай спать, а то я назавтра с коня свалюсь, в седле задремав…

…

— Ладно, Еленка. Сколько ни тяни, а ехать надо. Долгие проводы — лишние слёзы.

Михаил поцеловал жену в губы, повернулся и широким шагом сбежал с крыльца. Махом вскочил на коня, которого наготове держал под уздцы стремянный, коротко толкнул пятками.

— Прощайте!

Караван, стоявший наготове, разом пришёл в движение. Вытягивались со двора витязи охраны княжеской. Боярин Фёдор и митрополит Пётр, тоже собравшиеся на княжеском дворе, раскланялись с княгиней.

— Прощай, Елена свет Романовна! Не поминай лихом, ежели что!

Вслед за ними вновь потянулась охрана, теперь уже кмети дружинные, а вот и вьючные кони пошли… Чернигов не Ростов и не Владимир, путешествие до Сарай-Бату возможно только верхами.

Последний конский зад мелькнул в воротах и пропал. Елена стояла на крыльце, судорожно сжимая столб, поддерживающий кровлю.

— Мама, а тато скоро вернётся, да? — Юрий Михайлович задёргал мать за подол.

— Скоро, Юрик… Теперь уже скоро…

…

— Ну, прощайте. Долгие проводы — лишние слёзы.

Князь Ярослав грузно сел на коня, подведённого к крыльцу, легонько пришпорил, и сытый конь охотно взял с места рысью. Следом за князем двинулись охранные витязи и прочая свита, и двор, где только что было полно лошадей и людей, на глазах пустел.

Княгиня Феодосия кусала губы, а слёзы текли и текли.

— Возвратись… токмо вернись…

Ярослав Всеволодович ехал по улицам родного Владимира и отмечал привычным хозяйским взором — тут мостовую бы подправить, а тут яму велеть засыпать… Канавы дождевые подправить, и вон там ещё… Всё-то надо носом тыкать людей. Нет, не те нынче хозяева, что до нашествия. Раньше каждая улица перед другими выставлялась, хозяева заборы в струнку старались ставить… А нынче вон, на главной улице лужа — любая свинья утонет.

И всё-таки поднялся Владимир из руин, ничего не скажешь. Каких трудов это стоило, другой разговор. Однако вновь шумят торговые ряды, и причаливают к пристани купцы из далёкой Персии. И народ потянулся в город. Город, это ведь не только защита стен и башен высоких, город — это прежде всего торговля. Есть торговля в каком-либо месте, будет и город там стоять.

Люди, видя процессию, прижимались к обочине, кланялись своему князю в пояс. Да, немало народу стало, немало…

Ворота, бывшие Золотые, а теперь просто деревянные, были распахнуты настежь. В низком проходе щерились, нависая, зубья воротных решёток, окованные железом. Невольно хотелось пригнуть голову… Князь усмехнулся. Да, восстановить золотые ворота теперь мечта несбыточная. И глупая к тому же. Случись что, опять обдерут…

Вот. Вот оно, подумал Ярослав. Потому и ямы на улицах не засыпают, потому и заборы абы как стоят, лишь бы не падали. Всё отсюда.

Уже на опушке леса князь обернулся. Ну, до свидания, стольный град Владимир.

Или всё же прощай?

…

— … Спой ещё, Акинфий!

Акинфий не возражал. Перехватив поудобнее гусли, ударил по струнам и запел.

"Нет на чужбинушке счастья

Речи родной не услышать…"

Костёр трещал и выбрасывал снопы искр, взвивавшиеся к звёздному небу, отчего казалось, что звёзды — это продолжение искр…

Гусляр пел, и высокий, чистый голос его разносился по степи, взвиваясь к звёздному небу, точно искры того костра.

Князь Михаил лежал на свёрнутой попоне, положенной поверх большой охапки степной травы и слушал. Давно, ох и давно не доводилось вот так лежать, посреди вольной степи, глядеть на звёздное небо и слушать красивую песню. Всё дела, дела…

— Слышь, Фёдор Олексич… Ты всё знаешь, всё помнишь. Не в этих ли местах Святослав разгромил полчища хазарские?

— Нет, княже. То дальше было, под самым Итилем. Ну, где примерно сейчас Сарай-Бату стоит.

После отбытия из Чернигова караван двигался неспешно, одолевая вёрст по шестьдесят в день. Могли бы и по сотне делать, но куда торопиться?

Сегодня русичи остановились на ночлег в живописнейшей местности, на берегу Донца. Степь здесь ещё не вконец одолела лес, и многочисленные рощицы украшали берега реки, нетронутой, как в день сотворения.

— Слышь, Пётр Акерович… А что ты думаешь насчёт звёзд? В греческих книгах разное написано.