Время точить когти

Андрей просыпается, под локтями старый грубый стол, в прожилках, царапинах, буром налете времени. Почему-то кажется, такие столы всегда дубовые, хотя Андрей совершенно не разбирается в древесине. Стереотип, вбитый книжками, если стол крепкий, мощный – значит дуб. А стол и правда крепкий, коренастый, как в придорожной таверне на окраине мира среди лесов и гор, похож на угрюмого, но доброго гнома.

Стол ютится в углу незнакомой комнатки, вся выложена из камней, что переливаются зелеными и желтыми шершавыми бликами, словно панцири гигантских жуков. Между камней подсвечники – вьющиеся растения, пламя как цветы, разрывающиеся от желания распуститься.

У стола пара стульев-сыновей, изящный витиеватый шкаф, тяжелая дверь, тоже в родстве со столом. На другой половине комнаты небольшой полукруглый камин, в очаге островок углей, прозрачное шелковое пламя. Кровать ни односпальная, ни двуспальная. Так, между тем и этим. Кровать бастарда, еще бы в придачу полуторный меч.

Комнату наискось пересекает ручей. Начинается водопадом высотой в метр, непосредственно из стены, изломистое русло между желто-зелеными плитами. Бережки усеяны пушистыми изумрудными холмиками мха, громоздятся друг на друга стайкой новорожденных черепашек, мелкие нежные вьюны, пестрые цветочки, редкие бабочки, муравьи, где-то прячется кваканье. Вода небесно-голубой змейкой уползает под стену, журчит, звенит словно россыпь мельчайших как песок бриллиантов, успокаивает лучше таблеток. Время тает, уносит далеко-далеко, все частицы материи замирают, слушают вместе с Андреем…

Скрип двери как дуновение степного ветра.

На пороге Яра. Фиолетовое платье шуршит, морской волной перехлестывает порог, плечи и грудь в кроне вьющихся локонов как спелые яблоки.

– Я знаю эту комнату, – зачарованно шепчет Андрей.

– Конечно, – мягко улыбается Яра. – Ты придумал ее три года назад, в деревне, у родителей, мечтал об оазисе абсолютного покоя. Захотел придумать место, где ощущал бы полное умиротворение, уют, где можно жить вечность, оставаясь счастливым. Соткал это место из мелких деталей, неделю лелеял его в мечтах, особенно ночью, наделял красками, жизнью, чтобы воплотить его хоть где-нибудь, хоть в каком-нибудь далеком мире. Мысль, что это место где-то существует, грела душу. А потом – городская суета, и ты вынужден был забыть мечту, спрятать в дальний уголок памяти, как бриллиант в сокровищницу.

– Ты вытащила бриллиант, протерла пыль и вручаешь мне?

– Подарок тебе нравится.

– Это правда.

Яра опускается на стул, платье с шелестом растекается по комнате, подол касается ручья, на него заползают муравьи, божьи коровки. Глаза как сливы из хрусталя, грани отражают Андрея.

– Я себя повел как тряпка. Расклеился.

– Забудь. Колб требует слишком много. Здесь покой, нам ничто не угрожает.

– А что я сейчас делаю в реальности?

– Это важно? Здесь краски и звуки куда ярче. Так какой из миров реальнее?.. Не думай о том мире, наслаждайся покоем, ты заслужил.

– Заслужил?.. Вряд ли. Заслужить заставили. Сам я ни на что не…

– Не накручивай. Не пачкай это место сомнениями.

– Если там со мной что-то случится, этот мир исчезнет.

– Этот мир будет с тобой до последнего мгновения. Клянусь. Не волнуйся, если там что-то случится, то очень не скоро. Здесь время растягивается.

– Это прекрасное место. Спасибо.

На ладонь Андрея опускается рука Яры, холодная как у трупа, давит словно оковы. Андрей сжимает губы. Яра тут же отдергивает, улыбка исчезает, взгляд прячется в тень локонов. Андрей касается ее ледяной щеки. Глаза Яры взволнованно бегают, губы приоткрыты, воздух зримыми потоками рвется в грудь.

– Знаешь, что обидно? – горько бормочет Андрей. – Я сейчас сижу в пустой квартире, разговариваю сам с собой и трогаю воздух.

Яра вздрагивает, замирает, дыхание обрывается.

– Забудь, – говорит Андрей. – Я требую слишком много. Здесь покой, нам ничто не угрожает.

Они молчат, внимание течет в ручей, вода успокаивает, греет, вымывает тьму, сомнения, искрится будто и впрямь текучий бриллиантовый песок.

Откуда-то вновь квакает. Андрей усмехается.

– Ты здесь другая. Совсем не похожа на рубаку.

– У медали две стороны. – На лицо Яры нерешительно возвращается улыбка. – Тот мир не дает покоя, пробуждает ярость загнанного зверя. А здесь хорошо, спокойно.

– Покажешь мир?

– Конечно. Идем.

За дверью длинная лестница наверх, проем в конце изливается мягким светом. Яра степенно идет впереди, походка и стройный силуэт очень женственные. Платье шелестит при каждом шаге, волосы как тяжелый маятник.

В глаза врывается широкий зал потрескавшихся, щербатых, но крепких плит, они кажутся надежной армией седовласых викингов. Место похоже на руины древней башни. Половина зала огорожена такими же стенами, потолком, другая открыта миру, до горизонта во все стороны – каменно-песчаная равнина с редкими островками тусклой травы, ее колышет ветерок, метет по земле тонкую прослойку песка. Небо светло-голубое, в редких пушистых облачках.

В центре зала возвышается круглая плита в три обхвата. Внутри огромная впадина, устланная зеркальной сталью, нечто вроде котла. По краям вмурованы разноцветные кристаллы с кулак.

Андрей дотрагивается до красного, рубин наполняется светом. Металлическая впадина наливается краснотой будто раскаленная, взвиваются языки пламени, плотные, будто тоже из металла, с упругим звуком отталкивают воздух.

Яра улыбается, кивает, они любуются огнем. Андрей снова касается кристалла, сияние гаснет вместе с пламенем.

Синий кристалл наполняет котел водой, она медленно поднимается ровной прозрачной массой, как ладонь громадного призрака. Откуда течет, непонятно, словно просачивается сквозь металл. Чан заполнен до краев, Андрей трогает рубин, через несколько секунд вода кипит, сотни пузырей взрываются, стреляют роем кусачих брызг, вьется, разрастается пар.

– Что это? – Улыбка Андрея детская, озорная.

– Здесь можно готовить магические зелья, творить заклинания. Должен же ты чем-то себя занимать, а это увлекательно, можно кудесничать днями и ночами, от результатов порой дух захватывает.

– Но я не знаю заклинаний, рецептов.

– Книги в шкафу, нижняя полка.

– А куда девать эти зелья, заклинания? Не складировать же в шкаф и под кровать. Или тут ходят торговые караваны?

– Ну… Если хочешь, можешь наколдовать этих торговцев, даже задать, как часто караван будет посещать башню. Могу наколдовать и я.

– Вот как.

– Мы хозяева этого мира.

– Здесь почти ничего нет. Но мне нравится простор.

– У тебя будет время все обустроить.

Андрей озирается, рассматривает каждую линию башни: грани кристаллов, глазницы окон, трещины, платье Яры, изящный изгиб шеи… Пытается принять в сердце каждый элемент нового дома, где проведет остаток дней, недель, месяцев, а быть может и лет.

Книги и впрямь надо прочесть. Здесь Андрей сможет преобразить все по своему желанию, построить волшебные, прекрасные города, населить людьми благородными, честными, смелыми, добросердечными, в конце концов приготовить вкусный обед, например, печеную курицу, давно не ел… Но в первую очередь – сделать прикосновения Яры теплыми. Холод напоминает, что этот мир лишь иллюзия сумасшедшего…

– О нет! – выдыхает Яра.

Андрей оборачивается. На горизонте, от края до края, чернеет, шевелится полоса, с каждой минутой жирнеет, смыкается петлей вокруг башни, движения в ее ткани все отчетливее. Армада кошмарных монстров. Рычание, клекот, рев, свист, хрип, карканье, лязг мечей, копий, сабель. Этих монстров Андрей когда-то рисовал в тетради, населял ими воображаемые миры, мечтал воссоздать в компьютерных играх, заставлял рвать друг друга себе на потеху, забывал…

Тварей ведет силуэт в черном плаще.

– Колб, – шипит Яра.

– Зачем он…

– Я ему объясню, что незачем, – цедит Яра, вновь жестокая, яростная амазонка. – Ты ничего ему не должен.

В котле вздымаются языки черного пламени, Яра загораживает Андрея, на лице оскал пантеры. От огня исходит сырая затхлая прохлада, как в склепе, черные ленты копошатся прожорливыми червями, бьются в агонии, хотят дотянуться до свежего мяса. В черноте проступают знакомые черты лица.

– Я ждал от тебя большего, – гремит Колб, черные губы кривятся в презрительном оскале. – А ты споткнулся о первый же камень. Даже со сверхспособностями остался тряпкой.

– Замолчи! – рычит Яра, платье оживает, закручивается вихрем вокруг тела, превращается в фиолетовые доспехи, за спиной стальные крылья, в волосах лучи короны.

– Прячешься в жалком иллюзорном мирке, пока тело пускает слюни в чужой квартире, скоро вышвырнут на помойку или вызовут качков из вонючей психушки. Хочешь по-тихому сдохнуть здесь, в объятиях шлюшки из подростковых грез?

Яра ревет как зверь, перчатки выпускают шипы, удар проходит сквозь пламя, ничуть не повредив.

– Уйди! – кричит Андрей, смотрит на Колба с трудом, словно кто-то давит на голову, заставляет преклониться, хочется убежать в комнату, закрыться на семь замков, заколотить дверь. – Что тебе надо?!

– Ты меня убил! Породил в мечтах, наделил лучшими качествами, но так и не воплотил. Остался тряпкой, только и можешь грезить, каким станешь крутым, ноешь из-за каждого пришибленного пальчика, ждешь, когда подотрут сопли…

– Я пытался…

– Задуматься о проблемах на десять минут в сутки, походить из угла в угол, построить великие планы, порыться в серьезных сайтах для очистки совести… Это попытки?.. Ты жалок. Ты не достоин носить имя. Любой безымянный тупой таракан смелее, решительнее.

– Андрей, не слушай, он хочет тебя сломать!

– Эта тварь и так себя сломала… Зачем ты вообще меня выдумал? Чтобы запереть в башке до самой смерти? Сгноить в тюрьме?! Вынашиваешь меня, растишь в чреве, пора мечту уже родить, пройти через боль, пот, кровь, пожертвовать куском нервов, сил, простая истина. Разрушить часть себя, чтобы превратиться во что-то лучшее.

– Ты прав…

– Андрей!

– А ты боишься, откладываешь, брюхо тяжелеет, утомляет, вгоняет в депрессии, плод задыхается, гниет, ему тесно, просится наружу, страдает, умоляет…

– Андрей, не слушай!

– За мечту надо отвечать. А для тебя это милая веселая игра, можно о ней забывать, жить сиюминутным прихотями, держать мечту на поводке, незачем ее выпускать, меняться хлопотно, страшно…

Оглушительный лязг, Яра выпускает крылья.

– Андрей, уходи! Ступай в комнату!

– Ты не найдешь здесь покоя, тварь! – рычит Колб. – Я буду мучить тебя до самой смерти!

Крыло очерчивает в воздухе толстую линию, разрубает котел как гильотина, летят осколки камней, кристаллы, один царапает Андрею скулу, рука хватает рану, текут слезы, будто оторвало полголовы.

Черное пламя исчезает, обнажает осколки плиты.

– В комнату! – рявкает Яра. – Живо!

Андрей плетется к проему, ноги не слушаются, заваливается на стену. Грудь дрожит, на волю просятся рыдания.

Армия монстров приближается, похожа на громадную амебу, извиваются щупальца, клацают клешни, челюсти, разливается пламя, брызжет зеленая слюна, разгибаются жадные клювы, машут крылья. Андрей узнает каждого монстра, каждый рисунок, дитя ленивой руки и мечтательной головы. Настоящие машины для мучительной смерти всего живого, сплошная стена мясорубок, воет, рычит, ревет… Лишь присутствие Яры заставляет изо всех сил напрягать мышцы кишечника, сдерживать то, что рвется наружу.

Яра стоит на краю башни, спиной к Андрею, медленно поднимает дрожащие руки ладонями вверх, будто на них что-то тяжелое…

Башня трясется, земля покрывается трещинами, они хрустят, расширяются до черных разломов. Из тьмы лезут элементалы земли, десятки, сотни… Верхние половины невероятно широкие, бугристые в плечах, каменные кулаки словно шары для сноса зданий, вместо ног густая каша из глины, песка, щебня, непрерывно и бешено крутится, перемещает скалистый монолит тела. Тысячи земляных гигантов бурыми стенами катятся на монстров.

Монстры сшибаются с элементалами, на фоне чистого неба сверкают струи крови, руки, ноги, щупальца, камни, бесформенные ошметки глины, мяса. Андрея выворачивает рвота, сердце, желудок едва не вылезают следом. Все эти твари – из его головы!

Хочет уйти, пользы от него ноль, но всякий раз замирает, пальцы до боли стискивают стену, когда темная лавина монстров яростно теснит защитников башни, песок, глина, валуны рассыпаются, затаптывают чудовищные лапы. Твари вот-вот доберутся сюда, что делать?! Яра поднимает новых и новых элементалов, они отбрасывают армаду, возвращают утерянные рубежи, летуны то и дело пикируют на башню, но земляные воины швыряют кулаки словно ядра из катапульт, расплющивают крикливых бестий в кровавую пыль.

Вечереет, небо тонет в огне, монстры прибывают и прибывают, Яра воскрешает павших элементалов, те снова рвутся в бой как в первый раз, стороны поочередно завоевывают территорию, теряют, ряды пополняются, вновь бешеная атака… Будто видеоролик поставили на повтор, крутится весь день, а зритель привязан к стулу.

Поглощает напряженная скука. Инстинкт выживания все еще колет, кричит, постоянно кажется, что вот сейчас настанет окончательный перевес, страх поражения приковывает глаза к месиву, заставляет внимать одну и те же сцену. Усталость сводит с ума, веки как стальные ворота, если упадут – глаза всмятку. Ноги не держат, лопатки цепляются за стену.

Яра, прямая, величественная, как статуя богини, все так же вздымает руки, воскрешает павших. Андрей оседает, царапая спину, кровопролитие скрывается за краем плит.

Ступени… дверь… Красота и уют комнаты уже не восхищают, не дарят покой, все загажено туманом, в ушах безумный рев, грохот. Одежда насквозь мокрая, холодная, мерзко липнет к телу, старая кожа после линьки, надо сбросить.

Плевать, в каком виде может застать Яра. Голое тело подползает к водопаду, рушится на стену, по коже скользят прохладные потоки, Андрей вспоминает, что умеет испытывать приятные ощущения, кажется, чьи-то руки пытаются обнять со всех сторон разом, гладят лицо, грудь, спину, напитывают живительной прохладой, даже холодом… Прямо как руки Яры, а он, дурак, ее обидел. Теперь поздно, она наверняка в нем разочаровалась, он и сам себе противен, лучше скорее забыться…