Время цветения папоротника

Мария, держась за руль старенького «Ижа», крутила рукоятку газа. Двери сарая, из которого она вывела мотоцикл, были распахнуты. Нагнувшись, не выпуская руля, Мария одной рукой что-то подрегулировала в моторе, перекинула ногу через пружинное сиденье, и «Иж» резко рванул с места, затормозил у крыльца.

— Ну ты и молодец, — Шатохин был искренне восхищен. — А я хотел спросить, приходилось ли тебе когда-нибудь ездить на мотоцикле. На заднем сиденье. — Он рассмеялся.

— У меня этому тридцать лет почти. А раньше «Харлей» был, после войны сразу купила.

— Мотоцикл водишь, а рацией пользоваться не умеешь. Что так?

— А так. Не все знаю, — Мария улыбнулась.

— Значит, едем?

— Не торопи немножко, мотор посмотрю. Путь неблизкий.

4

Шатохин не подумал бы никогда, что по глухой тайге так долго можно ехать на мотоцикле. Но они уже больше часа благополучно катили без остановок. Мария оказалась права: ни густого молодняка, ни высокой травы, ни завалов валежника на их пути пока не встретилось. Поверх повязанной платком Марьиной головы Шатохин вглядывался вперед и видел сплошные наплывающие лапы ельника, темного, словно прихваченного сумерками. В ельнике и впрямь было темновато, хотя день в разгаре — шел четвертый час. Мария ловко поворачивала руль, направляла мотоцикл в просветы между лапами.

Ехать было легко, пока лес чуть заметно не пополз на возвышение. На сухой, засыпанной хвойной иглой земле возникли кое-где выпирающие на поверхность корневища. Мария старалась огибать их, но вскоре корни стали попадаться слишком часто, переплетенные между собой, как спутанные канаты на речном причале. Объехать их было невозможно, и Мария повела мотоцикл напрямую. Мотор, басовито и ровно до сих пор гудевший, теперь то и дело захлебывался, переходил с истошного рева на жалобные всхлипы. От сильной тряски у Шатохина прыгало перед глазами. Как ни крепко держался, дважды едва не вылетел из сиденья. Он боялся не тряски — как бы не заглох мотор потрепанного «Ижа». Вот тогда будет номер. Они уже отъехали на добрых семьдесят километров. Выбираться пешком — это верных двое суток. Он не связывался с райцентром, не предупредил руководство о выезде из Черданска, и если застрянут в тайге, будут организованы его поиски. Этого еще не хватало... Однако не было иного выхода, как довериться мудрости старой таежницы: без уверенности в благополучном исходе она бы не пустилась в рискованное путешествие.

Шатохин не взялся бы определить, сколько километров они протряслись по корням, но вот к его радости корни под крутящимися колесами пропали, мотор вновь запел спокойно-басовито. Опять замелькали хвойные лапы, но уже ненадолго — мотоцикл вырвался из ельника, впереди, на залитом солнцем просторе, показались избы под тесовыми крышами, с заколоченными окнами.

— Фроловка, — впервые за весь долгий путь обернулась Мария.

— Давно деревня распалась? — прокричал Шатохин.

— Лет, однако, двадцать прошло, — снова коротко обернулась Мария. — Как вышки поставили нефть искать, они и засобирались. Старые, однако, за Инновару, поглуше, перебрались, а помоложе — в город ушли.

Мария остановила, заглушила мотоцикл в пяти шагах от берега реки, и, спрыгнув с сидений, оба они, уставшие от езды, стояли и глядели через речку на бревенчатые темные избы заброшенной деревни, наслаждаясь наступившей тишиной.

Пронзительно зазвенел в этой тишине комар. Шатохин отмахнулся, скинул в траву рюкзак, в котором была еда и одолженная у Михеева надувная резиновая лодка, и подошел к берегу.

Река была похожа на ту, что текла под Черданском: такая же неширокая, с хорошо проглядывающимся глубоким дном. Только вода в ней поспокойнее, да берега покруче. Под каменистым обрывчиком синела узкая глинистая полоска.

Шатохин спрыгнул вниз. Внимательно глядя под ноги, медленно побрел около самой воды. Не сделал он и полсотни шагов, как наткнулся на вмятину в глине — след от носа лодки. След уже немного заплыл. Так и должно: две недели минуло, как молодой пожарник мельком видел здесь двоих неизвестных. Шатохин поглядел в сторону домов: отсюда виделась лишь крыша крайнего. Да, тут, очевидно, и причаливала моторка.

След не обрадовал. Он был подтверждением, что парень говорил правду, но Шатохин и так верил. Не за этим, нет, ехал он в покинутую деревню. Если те двое причастны к ограблению, а не случайно, проездом, причаливали, должны быть еще следы.

— Двое были, — услышал он рядом негромкий голос Марии.

Шатохин и не почувствовал, как приблизилась старая охотница в своих лосиных ичигах, которые из-за больных ног носила и летом.

— Почему двое? — спросил он.

— Сапоги разные, поди-ка, — Мария пальцем указала ему под ноги.

Он отступил на полшага, опустился на колено и разглядел на глине слабые, полуразмытые оттиски подошв. Действительно, два. Первый, покрупнее, — в елочку, другой, поменьше размера на два-три, — волнистый.

Солнце раннего вечера светило вовсю, но глинистая полоска под береговым срезом уже ушла в тень. Мудрено было разглядеть старый след. Особенно тот, что с волнистой подошвой: волна больше угадывалась, нежели виделась.