Время учеников. Выпуск 3

— До полуночи две минуты. — Пахитосов успокоил часы и взялся за дверцу сейфа. — Волнуюсь, как в Новый год. — Он слегка приоткрыл дверцу и подмигнул напрягшемуся Андрею Т. Да ты не бойся, это же пустая формальность, это же не под топор голову класть и не под гильотину. Штампанет она синий штампик и все дела. И будешь ты с того момента натуральный Садко. Мысли будут Садковы, песни будут Садковы, только физиономия останется от тебя нынешнего… Жарко, — сказал он вдруг и вытер вспотевший лоб.

И тут произошло следующее. Его левый, косящий, глаз выпрыгнул из своей орбиты и стремглав покатился по полу. Пахитосов на него даже не посмотрел. Затем с лица сорвались усы и, по-вороньи махая крыльями, полетели догонять глаз. Через секунду перед Андреем Т. стоял никакой не господин Пахитосов, перед ним собственной персоной покачивался, выпятив брюхо, его бывший драгоценный сосед, владелец ста метров площади на проспекте Римского-Корсакова, Конь Кобылыч, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он нисколько не постарел, даже наоборот, выглядел спортивно и моложаво, несмотря на выпяченное брюшко и глянцевую шишковатую голову, качающуюся на лошадиной шее.

— Что, братец, не ожидал? — сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. — А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и екнет. Ведь екнуло, а, Андрюша?

Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под нее обе ладони и покусывая влажный язык.

В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.

— Айн, цвай, драй, — прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.

Ничего не произошло.

Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.

— Извиняюсь. — Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. — Плюсминус минута, стандартный допуск. Спокойствие, все будет о'кей. — Он вознес Печать над собой и опять зажмурился.

И снова никакого эффекта.

— Так-так, — нахмурилась двугорбая ведьма. — Кто-то из нас неправ. — Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.

— Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!

— Говоришь, не знаешь? — Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался все туже и туже. — А кто знает?

— Я знаю, — ответил со стула кот.

Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.

— Это только для нас 12 часов, — спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, — а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. — Он победно оглядел публику. — С вас двадцать, тысяч фунтов стерлингов, господа.

Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.

— Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путем. — Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человека-вешалку. Тот отбил плевок костылем. — За наши деньги нас самих же и подставляет! — Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: — Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. — Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.

— Вы сказали, какая разница? — громом прозвучало от двери.

На пороге стоял — кто бы вы думали стоял на пороге? — ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого веселого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в темных Генкиных волосах проседь сражалась с пролысью. А так — такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далекого детства.

— Генка! — хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.

— Андрюха! — громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.

Они бросились друг другу в объятья, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.

Когда пыл и жар поутихли, кроме них двоих и кота, в кабинете больше не было никого. Только столбики ядовитой пыли да грязный шарф на полу — все, что осталось от ведьмы и ее помощников-душегубов.