Время уходить

Знай я тогда то, что знаю сейчас, могла бы сказать мэру: если вы поместите слона рядом с ему подобными, это еще не значит, что животные подружатся. Слоны такие же уникальные личности, как и люди. Вы же не станете утверждать, что двое случайно оказавшихся рядом незнакомцев обязательно станут приятелями. То же самое касается и слонов: между двумя особями не возникнет близких отношений просто потому, что они принадлежат к одному биологическому виду. Морганетта продолжала погружаться в глубины депрессии, худела и чахла. Примерно через год после переезда в Лос-Анджелес слониху нашли мертвой на дне устроенного в вольере пруда.

Вывод: иной раз вроде бы делаешь все, что только можно, однако результат получается такой, будто носишь воду в решете.

Мораль истории такова: как бы вы ни старались, сколько бы усилий ни прилагали, как бы ни хотели что-то изменить к лучшему… иногда счастливого конца все равно не выходит.

Часть первая

Откуда во мне рыцарская куртуазность?

Такое чувство,
будто меня, как шарик, надул озорной мальчишка.

Был я когда-то размером с сокола, был и со льва.

Раньше я не был слоном, но теперь-то знаю:
я слон.

Шкура висит мешком; хозяин меня бранит

за неудачный трюк. Я упражнялся всю ночь под навесом,
и теперь меня тянет в сон.

У людей я ассоциируюсь с грустью,

а то и с рассудочностью. Рэндалл Джаррелл
сравнил меня с Уоллесом Стивенсом, американским поэтом.

Видно и мне это сходство в нескладных трехстишьях,

но все же, пожалуй, я больше похож
на Элиота, дитя европейской культуры.

Любой, кто так щепетилен, страдает

от нервных срывов. Мне не по нраву эффектные
эксперименты под куполом на канате.

Мы, слоны,

воплощаем собой покорность,
меланхолично мигрируя к смерти.

Но известно ли вам, что когда-то в Греции

слонов учили
писать копытами алфавит?

Предельно усталые, мы лежим на широкой спине

и в воздух бросаем сено. Но это
не молитвенный ритуал, а просто способ отвлечься.

Нет, не покорность видите вы в наших последних движениях:

это прокрастинация. Очень уж больно слону
наземь укладывать грузное тело…

Дэн Чиассон. Слон

Дженна

В области памяти я настоящий профи. Мне всего тринадцать, но я уже изучила этот предмет вдоль и поперек, хотя другие девочки в этом возрасте обычно штудируют глянцевые журналы. Есть такой вид памяти об окружающем мире, который основан на опыте, в том числе и негативном, и на здравом смысле – вроде знания, что печка горячая, а если не обуешь зимой сапоги, то отморозишь ноги. Есть то, что запечатлевается в памяти благодаря органам чувств: посмотри на солнце и невольно прищуришься, а червяки – это не лучшая еда, поскольку выглядят весьма неаппетитно. Существуют также сведения научного характера: например, даты, которые ты запоминаешь на уроках истории, а потом жонглируешь ими на экзамене, потому что они важны, по крайней мере нам так объясняют в школе, в великой схеме мироздания. А есть подробности личного характера, которые врезаются в память, ярко высвечиваясь на графике твоей собственной жизни, однако не имеют значения ни для кого больше, кроме тебя самого. В прошлом году наш учитель естествознания позволил мне провести независимое исследование памяти. Большинство педагогов доверяют мне работать самостоятельно, потому что понимают: на уроках я скучаю. Похоже, некоторые из них откровенно меня побаиваются, поскольку подозревают, что я знаю больше их, а кому же охота сесть в лужу.

Мое первое воспоминание белесое по краям, как засвеченный снимок, сделанный со слишком яркой вспышкой. Мама держит в руке палочку с обвитым вокруг нее конусом сахарной ваты. Она прикладывает палец к губам: «Это наш секрет», – и отщипывает маленький кусочек. Клочок сахаристых ниток прикасается к моим губам и тает. Мой язычок оборачивается вокруг маминых пальцев и жадно их облизывает. «Iswidi, – говорит она мне. – Сладенькая». Это не моя бутылочка, а нечто совершенно новое: вкус незнакомый, но приятный. Потом мама наклоняется и целует меня в лоб: «Uswidi. Любимая».