Время умирать

Цвет кончика прута, который держал в защищенной перчаткой руке Чайна, медленно переходил из пышущего жаром ярко-алого в раскаленный белый. Наконец Чайна улыбнулся и выключил горелку. Теперь он с любовью, как дирижер палочкой, помахивал прутом и при этом улыбался пилоту. Это была бесчувственная улыбка пресмыкающегося, улыбка кобры.

— Я повторяю свое предложение, спросите его, согласен он летать для нас или нет.

— Нет, — хотя голос пилота и был хрипл, ответ прозвучал вполне определенно. Потом он опять добавил по-русски: — Обезьяна, черная обезьяна!

Чайна встал перед ним и медленно провел кончиком прута у пилота перед глазами.

— Передайте ему, синьора, — пробормотал пилот, — что без глаз я уж точно не смогу летать.

— Это точно, — кивнул головой Чайна, когда Клодия перевела ему слова пилота.

Он оставил пилота и пошел вдоль строя белых пленников, гипнотически помахивая у них перед лицами раскаленным прутом, при этом внимательно следя за выражением лица каждого из них. Реакция пухлого механика в промасленном комбинезоне, стоящего последним, похоже, вполне удовлетворила Чайну. Механик отшатнулся от прута, прижавшись спиной к стене блиндажа, по полным розовым щекам струился пот, капая с подбородка. Писклявым голоском он что-то сказал по-русски, но пилот ответил резким односложным приказом.

— Тебе это не нравится, да? Ах ты, мой маленький толстенький белый червячок.

На губах Чайны играла тонкая улыбка, и он дал щекам механика как следует прочувствовать исходящий от прута жар. Механик прижался затылком к стене, его глаза, неотрывно следящие за прутом, теперь почти вылезли из орбит.

Металл начал остывать. Чайна с недовольной гримасой оставил механика, вернулся к верстаку и снова зажег горелку. Пока генерал вновь тщательно раскалял прут, механик начал сползать вниз по стене. Его засаленный комбинезон покрылся влажными пятнами пота.

Пилот что-то тихо ободряюще сказал ему, механик кивнул и выпрямился. Он посмотрел на своего командира с выражением терпеливой признательности, и, искоса взглянув на них, Чайна снова улыбнулся — на этот раз с удовлетворением.

Когда Клодия увидела эту улыбку, то внезапно поняла, что Чайна всего лишь проводил отборочный тест. Он просто выбирал жертву. Механик оказался наименее храбрым из всей пятерки, а пилот явно проявил дружеские чувства и заботу об этом человеке.

— Пожалуйста, — прошептала она по-итальянски, — этот человек в смертельной опасности. Если хотите спасти его, делайте то, что вам говорят.

Пилот взглянул на нее, и по выражению его лица стало ясно — он начал колебаться.

— Пожалуйста, ради меня. Я не смогу этого вынести.

Ее охватило отчаяние, когда она увидела, что выражение на лице русского резко поменялось, очевидно, он победил минутную слабость. Русский снова покачал головой, и Чайна заметил это.

Он выключил сварочный факел и легонько подул на кончик прута. Чайна специально затягивал этот драматический момент; все глаза в бункере сейчас были устремлены на добела раскаленный кончик прута.

Затем он резко отдал приказ по-португальски, два его офицера ринулись вперед и схватили механика за руки. Тот издал слабый крик протеста, но они подтащили его к верстаку и уложили на него лицом вниз. Механик беспомощно дергался и дрыгал ногами. Быстро и умело офицеры привязали его колени к ножкам верстака, и он беспомощно распластался на столе.

Русский пилот выкрикнул какие-то слова протеста и сделал шаг вперед, но один из офицеров РЕНАМО приставил к его животу пистолет и заставил вернуться к стенке.

— Спросите его еще раз, — сказал Чайна. — Он будет для нас летать?

Пилот что-то крикнул ему по-русски. Было вполне ясно и без перевода, что это какое-то оскорбление. Его лицо горело, угри на лице были алыми и блестящими, словно пуговицы.

Чайна кивнул своим людям. Один из них вытащил из висящих у него на поясе ножен штык и разрезал им пояс на комбинезоне механика. Затем он сделал в нескольких местах надрезы на хлопчатобумажном комбинезоне и одним рывком разорвал его так, что тот клочьями повис вокруг колен механика. Под комбинезоном у механика оказались голубые эластичные трусы. Офицер РЕНАМО, насколько смог, спустил и их.

Клодия как завороженная в ужасе уставилась на обнаженные ягодицы механика. Они были очень белые, жирные и круглые, поросшие пучками темных курчавых волосков. Между бедрами проглядывала сморщенная мошонка, похожая на собачью.

Пилот что-то кричал по-русски, а Клодия вдруг обнаружила, что она слабым голосом умоляет генерала:

— Пожалуйста, генерал, отпустите меня. Я этого не вынесу.

Она попробовала отвернуться и закрыть глаза, но леденящий ужас предстоящей экзекуции все равно заставлял ее смотреть на происходящее сквозь неплотно сомкнутые пальцы.