Время умирать

— Ладно, — согласился Шон, останавливая «тойоту». — Расскажу. Так вот, вместо быстрого и милосердного убийства получился самый настоящий хаос и неразбериха. Первой на нас кинулась львица. В высокой траве мы не разглядели, что это она, а не он, и пристрелили ее. Впрочем, особого выбора у нас все равно не было. Или она, или мы. — Шон включил фары, поскольку солнце уже зашло и в лесу стемнело. — О'кей, значит, львица мертва. Львята ее все еще сосут молоко, значит, им тоже конец — всем троим. Они умрут с голоду за неделю.

— О, Боже, нет! — прошептала Клодия.

— Затем, следом за своей подругой, на нас напал лев. Он застиг нас врасплох. Мы не ожидали его, он завалил Шадраха и практически отгрыз ему ногу. Все кости от бедра до колена перемолоты. Не знаю, может, он потеряет ногу, но даже если и нет, он до конца жизни будет хромать. В любом случае следопытом ему больше не быть. Конечно, я подыщу ему работенку либо свежевать туши, либо прислуживать в лагере, но он воин-матабел, и подобная работа разобьет ему сердце.

— Мне так жаль!

— Да неужели? — спросил Шон. В его тихом голосе слышалась ярость. — Шадрах — мой друг и компаньон. Бессчетное количество раз он спасал жизнь мне, а я ему. Мы вместе прошли всю войну, укрывались одним одеялом, ели из одной тарелки, бок о бок протопали десять тысяч миль по жаре, в пыли, под дождем. Он мне даже больше чем друг. У меня двое родных братьев, но Шадрах для меня значит гораздо больше, чем любой из них. А теперь вы говорите: как вам жаль. Что ж, спасибо, крошка. Меня это так утешает.

— Вы имеете полное право сердиться на меня. Я все понимаю.

— Понимаете? Вы? — переспросил он. — Ни черта вы не понимаете. Вы просто надменная невежда из совершенно другого полушария. Вы родом из страны, где все просто, и являетесь со своими простыми решениями сюда, в Африку. Вы пытаетесь спасти от горькой участи одно-единственное животное, а кончаете тем, что убиваете самку, трех ее детенышей обрекаете на медленную смерть и приговариваете одного из лучших когда-либо встретившихся вам людей к жизни убогого калеки.

— Но что я еще могу сказать? — взмолилась она. — Я была не права.

— В этот поздний час ваше новообретенное самоуничижение, конечно, крайне трогательно. — Его негромкий голос хлестал ее подобно бичу. — Ну разумеется, вы были не правы. Так же, как вы и ваши соотечественники не правы, обрекая на голод тридцатимиллионный африканский народ в попытке навязать ему очередное из своих наивных решений проблемы. А когда причиненный вами урон уже ничем не восполнишь, вы, наверное, снова скажете: «Нам так жаль, мы были не правы», и уберетесь восвояси, оставив мою страну и мой народ голодающим и истекающим кровью?

— Что я могу сделать?

— Сафари продлится еще тридцать дней, — жестко сказал он. — Я хочу, чтобы вы все это время были тише воды ниже травы. Единственная причина, по которой я не отменяю все это шоу сию же минуту и не отправляю вас со всеми вашими манатками к вашим любимым эскимосам и правам человека, так это то, что я считаю вашего отца замечательным человеком. Отныне вы находитесь на испытательном сроке. Еще одна выходка — и вы уже на первом самолете до Анкориджа. Я ясно излагаю?

— Более чем. — В ее голосе снова появились признаки присутствия духа. За всю ухабистую дорогу до брода, вверх по берегу и до поляны, где стояло дерево с приманкой, ни один из них больше не произнес ни слова.

К тому времени Джоб и Матату уже развели костер. Шон по отсветам костра сориентировался и подъехал к тому месту, где лежал Шадрах, вылез из «тойоты» и бросился прямиком к нему.

— Как, очень больно? — спросил он, присаживаясь около него на корточки.

— Разве это боль, — отозвался Шадрах, но по посеревшему лицу и запавшим глазам было видно, что он говорит неправду. Шон наполнил одноразовый шприц морфином из стеклянной ампулы. Он дождался, пока наркотик подействует, и только после этого они подняли Шадраха, отнесли его к машине и уложили в кузов.

Джоб и Матату, дожидаясь возвращения Шона, освежевали обоих львов и теперь закрепили свернутые зеленоватые просоленные шкуры на капот, где они должны были остыть на ночном ветерке.

— Да, это всем львам лев, — сказал Шон Рикардо. — Ты добыл себе просто великолепный трофей.

Рикардо покачал головой и сказал:

— Надо поскорее доставить Шадраха в лагерь.

Шон вел машину очень осторожно, стараясь аккуратно объезжать все рытвины и ухабы, чтобы избавить Шадраха от лишних мучений.

Клодия настояла на том, чтобы остаться в кузове с Шадрахом, и сидела, положив его голову себе на колени. Рикардо, сидевший впереди рядом с Шоном, спросил:

— И что дальше?

— Как только доберемся до лагеря, я свяжусь по радио с Хараре. В аэропорту нас будет ждать карета скорой помощи. Я буду отсутствовать пару дней. Нужно убедиться, что о Шадрахе как следует позаботятся, и, само собой, мне придется составить отчет для департамента охоты и попытаться все уладить.

— Я об этом еще и не думал, — признался Рикардо. — Ведь мы убили львицу с львятами, и при этом пострадал человек. Как поступит правительство?

Шон в темноте пожал плечами.