Время ушельцев (СИ)

«Но тогда… тогда получается, что Катастрофа была неизбежной?

Да. Конечно! Она могла быть ядерной, экологической, демографической, эпидемиологической, какой угодно — но она все равно произошла бы. Виртуальный мир разрушился не случайно, не из-за чьей-то ошибки или действий безответственных политиков — а просто потому, что он — виртуальный! Он неспособен существовать вне машины! А все машины рано или поздно ломаются. Вот и все.

Хорошо, а если бы она не сломалась? Если бы она и дальше работала?

А, собственно, что означает — работала? Какую функцию исполняла цивилизация, как машина?

«Обустроить мир», «сделать его удобным для проживания» — извините, но все это романтические бредни. «Обустроить» — это значит разрушить естественную природу и заменить ее искусственной. А искусственная природа разрушает нас. Разрушает потому, что изначально запрограммирована на решение одной-единственной узкоутилитарной задачи: удовлетворить всевозрастающие потребности человека любой ценой и немедленно. И если бы машина и дальше работала исправно, иными словами, если бы мы и дальше разрушали мир, а созданное нами разрушало бы нас, то в конце концов не осталось бы ничего. Все было бы разрушено. И все неминуемо кончилось бы Катастрофой. Даже, наверное, еще худшей: тогда заведомо не уцелело бы ничто живое. Вообще ничто не уцелело бы.

А сейчас? Уцелеет ли после Катастрофы жизнь? Выживет ли человечество? И если да, то как?

Не знаю.

Да, наверное, это никто и не может знать. А отвечать на этот вопрос придется нам.

Но не словами.

Жизнью.

Удастся ли нам это? Не знаю. Но если нет — то, по крайней мере, нам светил первый восход над Куйвиэнэни. А им — грошовые электрические лампочки в сто свечей».

Расторжение брака

— Послушай, что это такое? — спросил у Хириэли Эленнар, протягивая ей густо исписанную бумагу. — Слова вроде бы понятные, какая-то женщина о чем-то просит, а о чем — не понимаю.

Хириэль равнодушно скользнула глазами по строчкам.

— «Фактически брачные отношения прекратились с 31 августа с. г., когда гр. Косорылов, пропив холодильник и телевизор, издевательски нарисовал на стене их изображение…» — прочла она вслух. — По здешним меркам ничего особенного. Заявление на развод.

— А что такое «развод»? Не понимаю.

— По-фаэрийски… гм, у нас даже и понятия такого не существует. Приблизительно можно, наверное, перевести так: «развод» — это развоплощение семьи.

— Что? — изумился Эленнар. — У здешних людей такие обычаи?

— Ну да.

— Да они хоть понимают, что творят? Это же разрушение всего рода, всей его общности, всех связей! Это же как братоубийство — на всех потомков падет проклятие!

— А ты объясни это им, если тут еще кто-то жив. Только сначала найди в русском языке такие слова, — саркастически усмехнулась Хириэль.

— Между прочим, — добавила она немного спустя, — лет двадцать пять тому назад здешние правители повторяли трижды в день, что ихнее государство — это единая семья свободных народов. Потом другое придумали: не надо нам единой семьи, давайте ее развоплотим и преобразуем из семьи в содружество. Глупость сделать долго ли? А когда вместо содружества у них получилось совражество…

— Ну конечно! Как могло быть иначе? — продолжал возмущаться Эленнар. — Ведь это же самое естественное свойство семьи: не давать отделяться от себя!