Время ушельцев (СИ)

«Но все-таки: почему именно мы? — писал Хугин. — Почему для того, чтобы начать все заново, Господь избрал именно нас? Или, может быть, надо спрашивать так: за какой грех он оставил нас в живых?

«Нет человека, который не был бы одинок, как остров, но каждый из нас — это часть суши, часть континента», — писал в свое время один поэт.

Тирада красивая, но это не более, чем слова.

Хорошо быть частью континента. Но только если это не континент ГУЛАГ. Прекрасно ощущать себя частью великого народа. Но когда от этого народа, сколь бы он ни был достоин уважения в прошлом, не остается уже никого, кроме ворья, жулья, спекулянтов, убийц и дешевых проституток — тогда, по-моему, сохранить себя можно только одним способом — отмежеваться от них немедленно.

Потому мы и назвали себя эльфийской колонией. Мы — ушельцы, но мы уходим не куда-то, а отсюда, не от себя, а к себе. Отвергая Искаженное, мы утверждаем в себе Истинное. И потому избраны именно мы — одиночки, демонстративно отказавшиеся выть с волками площадей технократической цивилизации.

Но означает ли такая позиция размежевание с русской и тем более мировой культурой?

Ни в коем случае. И даже более того: звать сейчас к такому размежеванию означает звать назад в пещеры.

Две тысячи лет назад первые христиане поклонялись кресту — орудию наиболее позорной казни в Римской империи, тем самым, казалось бы, отвергая все ценности цивилизации античной. Но не античную культуру как таковую. Да они и не могли этого сделать, ибо культура в то время была мироощущением, а искусство — смыслом жизни каждого взрослого человека. Каждая сделанная вещь являлась произведением искусства, и каждый был творцом, созданным по образу и подобию Божию, а жизнь его была, по сути говоря, богосотворчеством. Каждый мог сказать о себе: Бог создал мир, а я в этом мире сажаю дерево или строю дом. Он — Творец, и я — творец.

Это не сказка — это было. Но уже в эпоху так называемого Возрождения это начало становиться прошлым. Возникали мануфактуры и вместе с ними — массовое производство безликих предметов.

Удивительно ли, что атеизм как идеология возник именно тогда? Ведь это была как раз та самая ситуация, с которой христианство в принципе не могло справиться на основе собственной веры, собственных традиций, своего богопонимания. Нет Бога не-Творца, и человек, отказавшийся от творчества, не есть подобие Божие. Бога нет для него — именно потому, что Его нет в нем.

Но именно поэтому атеизм пуст. Отрицая Бога, он не утверждает этим бытия Человека — как раз наоборот.

Собственно, отсюда все формы распада — семьи, общества, нации, цивилизации — все.

Ну в самом деле: что может вырасти из ничего? Из голого отрицания?

Ничто. Ex nihilo nihil fit.

Вот и выросло — НИЧТО».