Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Помогая Православной Церкви стать соборной, Временное правительство считало вполне реальным соединение формулы Кавура — Chiesa libera in stato libero (свободная Церковь в свободном государстве) с положением об искреннем сотрудничестве Церкви с новой демократической (а вовсе не «симфонической») властью. Психологическая невозможность этого соединения, как показало время, была не меньшей, чем невозможность политическая; тем более что государство заявляло и о полной свободе всех других, разрешенных законом, религиозных конфессий и деноминаций (не исключая и их права на свободное «оказательство» своей веры): 14 июля Временное правительство приняло постановление «О свободе совести».

Искреннее желание созданной революцией власти «помочь» Церкви решить старые ее недуги, к сожалению, не привело к нахождению взаимопонимания большинства русской иерархии и Временного правительства, хотя и способствовало оживлению многих сторон церковной жизни. Это прежде всего касается начавшегося с весны 1917 г. свободного избрания (на епархиальных съездах) архиереев — тайным голосованием представителей клира и мирян. Таким голосованием на Владимирскую кафедру был избран и бывший архиепископ Финляндский Сергий. Синодальный указ от 10 августа 1917 г. подтвердил и узаконил это избрание. Первоначально Сергий рассчитывал на большее: вместе с епископами Уфимским Андреем (кн. Ухтомским) и Гдовским Вениамином (Казанским) он баллотировался на столичную архиерейскую кафедру, но избран все же был викарий Петроградской митрополии Вениамин.

Конечно, Владимирская кафедра была периферийной (все-таки не Петроград и не Москва), но, тем не менее, она являлась одной из старейших и почетнейших в отечественной Церкви и избрание на нее, убежден, нельзя рассматривать только как политическую «неудачу» руководителя Св. Синода…

15 августа 1917 г. в Москве открылся Всероссийский Поместный Собор. Давно ожидавшееся в церковном мире событие наконец свершилось. Была в этом деле и несомненная заслуга архиепископа Сергия, ставшего одним из его участников. Однако на Соборе архиепископ Сергий уже не доминировал, как ранее в Синоде. Более того, среди наиболее ярких имен его участников имя Владыки Сергия встречается не так уж часто. В качестве кандидата в Патриархи о нем высказались всего лишь пять человек, хотя все участники Собора знали о том, кто такой архиепископ Сергий и отдавали себе отчет в его талантах и способностях. Известно, что в первом туре голосования по вопросу о Патриархе победил архиепископ Антоний (Храповицкий): 155 голосов из 309. Архиепископу Сергию же досталось только 14. Во втором туре прошел архиепископ Арсений (Стадницкий): 199 голосов из 305. За архиеп. Сергия же подали еще меньше голосов, чем прежде — только 4. Третий тур окончился победой митрополита Московского Тихона (Беллавина): 162 голоса из 293. За архиеп. Сергия свой голос не отдал никто[44].

Разумеется, это совсем не значило, что будущий Патриарх на Соборе был совершенно «затерт», — вовсе нет: он руководил работой отдела «Церковный суд», 28 ноября 1917 г. был возведен в сан митрополита, а вскоре избран членом Священного Патриаршего Синода. Однако сравнить его влияние и авторитет с авторитетом и влиянием, например, Патриарха Тихона (Беллавина) нельзя никак. В реформируемой Церкви, где канцелярия уступила место возрождаемой соборности, митрополит Сергий был только «одним из» и притом далеко не самым ярким архиереем. Собор, продемонстрировавший способность Русской Церкви к творческому самообновлению, доказал, что Она сможет существовать даже в условиях политически недоброжелательного государственного строя.

Подчеркивая это обстоятельство, я, однако же, хотел бы поставить другой вопрос: а могли ли русские клирики (прежде всего, разумеется, архиереи) уже в первые месяцы после Октябрьского переворота, — особенно после январского декрета 1918 г. об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, — понять, что им готовит новая власть, и что, следовательно, договариваться с этой властью, надеясь на крепость ее слова, бесполезно?[45]

Как мне кажется, однозначного ответа на заданный вопрос не существует. Трудно было представить, что новые властители, во-первых, сумеют надолго остаться у власти и, во-вторых, что они осуществят на практике свою программу «искоренения религии». По мнению отечественного исследователя А. Н. Кашеварова, «уже к середине января 1918 г. православное духовенство наглядно убедилось в том, что ни на какие переговоры и компромиссы с Церковью советское государство идти не собирается»[46]. Наступивший 1918 г. лишь подтвердил последовательность большевиков в «церковном вопросе»: тогда было расстреляно 3000 священнослужителей[47]!