Время великих реформ

8 декабря. Суббота.

Сегодня, по поводу представленной мною государю записки о приеме в Медико-хирургическую академию в нынешнем году, опять шла речь вообще о той системе, которую проводит с такой настойчивостью граф Д. А. Толстой.

Государь выразил требование, чтобы все ведомства в своих распоряжениях по учебной части сообразовались с общей установленной учебной системой; но я позволил себе возразить, что специальные заведения невозможно подводить под одни правила с университетами и гимназиями.

Государь, согласившись, что вопрос этот подлежит еще внимательному обсуждению, заявил намерение собрать особое совещание из тех министров, в ведении которых состоят учебные заведения, прибавив притом, что отлагает это до более удобного времени, когда будет менее озабочен.

В чем именно заключаются эти заботы – семейные ли, или государственные? Ужели могут озабочивать государя вздорные затеи нескольких безбородых революционеров-пропагандистов, схваченных мужиками где-то под Москвой с глупыми прокламациями и бессмысленными книжками?

Конечно, III Отделение, как всегда, раздувает эти пустые истории; но еще более производят тяжелое впечатление на государя доходящие до него выписки из частных писем. Систематически подносимый на прочтение государю подбор всяких клевет и хулы на все и вся, конечно, не может не влиять на его настроение.

Он смотрит на всех с подозрительностью и недоверием; везде видит злоумышление, обман, подлог. «Всего же более огорчает меня, – говорит он, – видеть в числе арестованных военных офицеров…»

Все эти офицеры исключительно отставные; но, к сожалению, многие из них выпущены из военно-учебных заведений только в недавнее время. Жаль эту молодежь, одушевленную добрыми побуждениями, но легкомысленно увлекаемую несбыточными фантазиями. Сегодня должен я был представить государю справку о нескольких таких молодых людях, выпушенных из Артиллерийского училища не более двух-трех лет назад и уже бросивших службу, чтобы свободно производить пропаганду между крестьянами и фабричными.

11 декабря. Вторник.

Еще горячее заседание в Государственном совете по делу о воинской повинности. Большая часть заседания была посвящена вопросу о вольноопределяющихся. Вопрос этот более всех других взволновал страсти в так называемой аристократической клике.

Мне говорили, что за несколько дней перед сим собирались у графа Шувалова [425] некоторые из принадлежащих к этой партии министров и членов Государственного совета (граф Пален, Валуев, Тимашев и др.). В совещание это был также приглашен и Катков!.. Был также и Победоносцев.

Что за странное соединение! И почему Катков является каким-то авторитетом в подобном деле? Вчера в Комитете министров слышал я кое-что об этом совещании. Сегодня Валуев принял на себя роль посредника и примирителя. Благодаря ему удалось мне войти в некоторый компромисс с противниками проекта: они охотно поддались на уступки, и я, с своей стороны, не видел никакой важности в их условиях. Вообще нахожу, что они поднимают бурю в стакане воды. […]

22 декабря. Суббота.

[…] Перед обедом я был удивлен нежданным посещением шефа жандармов. Он приехал, чтобы объяснить мне непредвиденный исход истории с юнкером Михайловского артиллерийского училища Циммербергом, исключенным несколько недель тому назад из училища и арестованным в III Отделении по поводу найденных у него бумаг и книг преступного содержания (разные прокламации, возмутительные песни и т. п.).

Его заподозрили в участии в открытой недавно шайке пропагандистов; но по расследованию оказалось, что юноша был легкомысленной жертвой злоумышленников.

Сегодня, по докладе об этом графом Шуваловым, государь приказал привезти во дворец несчастного юнкера, который со страхом и трепетом предстал перед царя. Расспросив его, государь объявил ему полное прощение, приказал идти обратно в училище, чтобы докончить образование, даже подал руку изумленному и смущенному юноше, сказав, что уверен в том, что подает руку честному человеку и верному слуге.

Тот упал к ногам царя, и можно быть уверенным, что такое движение великодушия со стороны государя спасло молодого человека от увлечений на будущее время. Позвав к себе юнкера Циммерберга и поговорив с ним, я отправил его к генералу Баранцову при письме, в котором просил зачислить его снова в училище и забыть все прошлое.

24 декабря. Понедельник.

У великого князя Константина Николаевича происходило чтение журнала Государственного совета по делу о воинской повинности. При этом находились, кроме меня, граф Толстой, адмирал Краббе, государственный секретарь Сольский и помощник его Перетц, редактировавший журнал, также как и весь проект закона.

По окончании чтения, когда граф Толстой вышел, великий князь завел снова речь о вопросе, затронутом мною в разговоре с его высочеством третьего дня, именно об учреждении Особого присутствия или Комитета по делам о воинской повинности наподобие существующего Главного комитета по делам крестьянским.