Читаем Время великих реформ полностью

Время великих реформ

Теперь на первой неделе поста мы все говеем, а на второй полагаем идти в Неаполь, а к Пасхе в Афины. Здоровье жены весьма удовлетворительно, хотя вообще южный климат слишком сильно на нее действует. У нее совершенно северная натура. Лучше всего она себя чувствует на воде, хотя к качке еще привыкнуть не могла. Но она ведет себя на судне совершенным молодцом.

Прощай, любезнейший Саша. Обнимаю Тебя, Марию и детей Твоих от всей души.

Твой верный брат Константин.

№ 45. Константин Николаевич – Александру II

25 февраля/9 марта 1859. Палермо

Любезнейший Саша!

Письмо это подаст Тебе наш Мансуров [274], тот, который все время в Севастополе занимался ранеными моряками и которого в Николаеве Ты называл Озеровым. Он воротился из второго своего путешествия в Иерусалим, в котором ему с помощью Божьей удалось положить прочное начало тому святому делу, которому Ты дал свое благословение в начале прошлого года.

Когда в начале 1858 он был в Петербурге после первого путешествия на восток и начал развивать предположение об устройстве в Палестине дела поклонников, он возбудил большие опасения насчет этого дела и во многих явное сопротивление и недоброжелательство. Даже любезнейший наш князь Горчаков не слишком был к нему расположен, боясь чтоб из этого не вышло какой-нибудь неприятной путаницы на востоке.

Единственно Ты, дорогой мой Саша, и Твоя милая Мария, Вы с самого начала показали этому делу горячее сочувствие и решительно спасли его. Нужно было даже Твое собственное Царское слово и Твоя явно объявленная воля, чтоб дать ему дальнейший ход. Тогда Мансуров был послан в Иерусалим вторично для того, чтоб на основании первого изучения приступить к исполнению. Теперь этому исполнению положено прочное начало.

Многие здания наняты на довольно долгие сроки, многие места куплены, другие приисканы и так далее. Все это подробно изложено в отчете, поданном мне Мансуровым, и который я осмеливаюсь Тебе послать. Если Тебе времени не будет самому все это прочесть, дай его, пожалуйста, Марии. Я убежден, что Она его прочтет с большим интересом и в состоянии будет рассказать Тебе сущность его.

Но Тебя бы я попросил, любезнейший Саша, хорошенько с Мансуровым поговорить и расспросить. Во-первых, Ты увидишь, я уверен, с удовольствием, как он сам в это время созрел, как на месте прежней слишком большой горячности, которая многих от него отпугивала, и легкости у него развилось более спокойной рассудительности и положительности. Во-вторых, это его оградит от многих его Петербургских недоброжелателей.

Теперь я перехожу к моей собственной сердечной просьбе. Ты знаешь, любезнейший Саша, что у меня давно было задушевное желание поклониться Гробу Господню. Я Тебе самому писал об этом из Венеции зимою 1852-го года. Три раза являлась эта надежда: в 1845, когда я был в Архипелаге, в 1846 в Палермо и в 1852 в Венеции, и три раза мне в том отказывали. Но тогда нашей политикой управлял Нессельроде [275], который боялся, как чумы, всего того, что касалось востока. Кажется, что теперь времена другие и что мы можем действовать откровенно, не боясь кривых толков Европы.

И отчего мое появление там должно возбудить более толков, чем появление других Принцев, католических и протестантских. Принц Жуанвильский, Принц Брабантский с женою, Принц Альберт Прусский, Эрц-Герцог Макс там были, и никто об этом не беспокоился. Кроме того, внимание Европы в эту минуту гораздо более обращено на Италию, чем на восток.

Из Афин до Палестины всего 4 дня ходу, и я полагаю, что если, находясь так близко от нее, я ее миную, это произведет на всем востоке гораздо худшее впечатление, показывая со стороны России какую-то холодность и пренебрежение к делам Православия.

Суматохи мое пребывание в Иерусалиме никакой произвести не может, потому что в это время, после Пасхи, он бывает почти что пуст, поклонники уже все разъехались. Православной же Церкви посещение впервые Русского Великого Князя, брата Белого Царя, придаст непременно новой силы и нового веса, как то было после нашего посещения Афона в 1845, в котором с тех пор началась новая эра.

Для меня же и для моей милой жинки это было бы величайшим утешением, благословением нашего семейного счастия и драгоценным воспоминанием на всю жизнь. Я убежден, что Ты в Твоем добром сердце это поймешь и разделишь наше желание. С упованием буду ждать Твоего решения. Но какое бы оно ни было, Ты вперед, разумеется, знаешь, дорогой Саша, что я ему безропотно покорюсь, как Твой верный слуга. Пишу я это в Среду на первой неделе Великого Поста во время нашего говения.

Обнимаю Тебя и Твою милую Марию от всей души.

Твой верный брат Константин.