Время великих реформ. Золотой век российского государства и права

Особенно задевало Александра, что на рубеже XVIII–XIX вв. Наполеон был кумиром русского высшего общества – у многих царедворцев в кабинетах или покоях висел портрет Бонапарта. Это, конечно же, не радовало Александра, и соперничество с Наполеоном все больше и больше переходило в сферу личных отношений.

Профранцузская внешняя политика Павла I сменилась противоположной, однако потерпев ряд сокрушительных поражений в составе антинаполеоновских коалиций, после которых император сильно переживал, Александр был вынужден пойти на сближение с Бонапартом, заключив с ним Тильзитский (Тильзит – ныне город Советск в Калининградской области) мир в 1807 г., к неудовольствию консерваторов.

Во время встречи в Тильзите оба императора изображали полнейшее дружелюбие, обменивались комплиментами, подарками и поцелуями. Вот только Наполеон нетактично напомнил Александру об обстоятельствах его прихода к власти. Александр Павлович таких намеков сильно не любил и запомнил это на всю жизнь.

Будучи прирожденным лицедеем, Александр легко заморочил Наполеону голову и очаровал его: «Это молодой, чрезвычайно добрый и красивый император. Он гораздо умнее, чем думают». Александр же держал фигу в кармане и уверял прусского короля: «Потерпите, мы свое воротим. Он сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и наружные действия, в душе я – ваш друг и надеюсь доказать вам это на деле… По крайней мере, я выиграю время»[59].

В 1808 г. переговоры Александра и Наполеона, проходившие с 27 сентября по 14 октября, получили в истории и литературе почти романтическое название – Эрфуртское свидание. На Эрфуртском конгрессе за две недели императоры и лица, их сопровождающие, обсудили и международные, и военные вопросы. Главы государств ходили в театр, вместе охотились, ужинали.

Александр хотел поддержки в борьбе против Османской империи, Наполеон – против Англии.

12 октября 1808 г. был подписан союзный договор, исполнять который Александр был не намерен и не исполнял.

Союз с Россией был голубой мечтой Наполеона: две сильнейшие в мире армии вполне могли «наделать делов», перестроить мир и установить там свои порядки. Он даже планировал укрепить этот союз путем династического брака[60].

Не нужно забывать, что русско-шведская война была выиграна в том числе с учетом договоренностей Александра и Наполеона. По итогам договора Российской империи и Швеции 1809 г. Финляндия вошла в состав Российской империи.

В 1809 г. французский император окончательно разгромил Австрию и начал готовиться к решающей войне с Англией, но перед этим требовал от России выполнения Тильзитского договора, предусматривающего блокаду Англии. Однако Александр в силу разных причин, в том числе и личных, не привыкший к давлению, сопротивлялся и направлял вынужденному союзнику ультиматумы с требованием освободить захваченные австрийские территории. Война становилась неизбежной.

Антинаполеоновски настроенные дворяне собирались дома у Державина, где в 1811 г. адмирал Шишков выступил с известной речью о любви к Отечеству[61].

В России соперничеству с Бонапартом был придан религиозный характер: Наполеона объявили Антихристом, в том числе и за то, что он наделил евреев теми же правами, что и французов[62]. По праздничным и воскресным дням в церквях зачитывался Манифест Священного синода Русской православной церкви о Наполеоне, замыслившем созвать «синедрион еврейский», дабы объединить иудеев и направить их на низвержение церкви Христовой и утверждение Наполеона как нового Мессии, Лжехриста[63].

Отданный на съедение консерваторам в качестве аватара императора, Сперанский сразу превратился, если можно так выразиться, в антихристёнка. «Близ него мне всегда казалось, что я слышу серный запах и в голубых очах его вижу синеватое пламя подземного мира», – говорил записной патриот Ф. Вигель[64]. А. С. Шишков, назначенный государственным секретарем вместо Михаила Михайловича, всем рассказывал, что Сперанский «был подкуплен Наполеоном предать ему Россию под обещанием учредить ему корону польскую»[65]. А поэт и министр Гавриил Романович Державин был убежден, что Сперанский «совсем был предан жидам через известного откупщика Переца», за что Михаила Михайловича «гласно подозревали в корыстолюбии <…> по связи его с Перцем»[66].