Время вестников

После третьего кувшина Дгур призадумался: не сдать ли собутыльника властям. Все-таки дезертир, бежал от своего господина. И еще неизвестно, откуда у него столько денег. Но, глянув повнимательнее на обманчиво простодушную физиономию франка, почтенный Фока рассудил, что будет разумнее промолчать. Кто знает, вдруг у варвара сыщутся друзья, которые не сочтут за грех плеснуть ночью на стены лодочного сарая Дгуров масла и поднести факел? Да и выгода невелика – за проданную лодку он получил пятьсот фоллов, за донос выручит в лучшем случае кератий. Мелкой монетой.

Остаток дня франк крутился вокруг своего приобретения. Залезал внутрь, дергал канаты, скреб ногтем медные уключины для весел, пересаживался со скамьи на скамью, лазал в маленький сундучок под кормовой скамейкой. Покупка явно пришлась ему по душе. Только под вечер, старательно привязав хеландион по соседству с тремя другими такими же, он, чуть пошатываясь, удалился.

Добросовестность иноземца не ведала границ. На следующее утро он потащился в Рыбацкую управу, внеся скучающему письмоводителю установленный налог на владение лодкой и мзду за право осуществлять ловлю рыбы в пределах гавани Золотого Рога и Пролива. В учетную книгу держателей малых судов его вписали как Бьярни сына Виглафа, свободного уроженца города Бергена, отныне – одного из почтенного сообщества константинопольских рыбарей.

– Апостолы тоже рыбку ловили, – непонятно высказался фальшивый Бьярни, выйдя из Управы и крутя на пальце две выданные медные бирки с выдавленным номером. Одну бирку, как требовал закон, он тщательно приколотил к носу своей плавучей собственности. Вторую прицепил к поясу. Нанял троицу скучающих на берегу бездельников, поручив им выкрасить плоскодонку в синий цвет. И исчез, объявившись спустя пару дней.

Если бы кто-то дал себе труд проследить за перемещениями и действиями новоиспеченного рыбака Бьярни, то был бы весьма удивлен. Франк закупил все необходимые принадлежности для ловли рыбы как забрасываемой с кормы треугольной сетью, так и с помощью шнура с наживками, но в море ни разу не вышел.

Зато на берегу он не знал покоя. Появившись в Константинополе в середине ноября, франк целыми днями шатался из конца в конец города, порой даже нанимая лодочника для переправы через Босфор.

Бьярни – вернее сказать, Дугал – наведывался то в кварталы черни, то в усадьбы Старых Семейств, то в лавки – дорогие и дешевые, то в мастерские-эргастирии. Где-то он перебрасывался парой слов с продавцом или привратником, где-то задерживался для долгой беседы. Иногда оставлял собеседникам небольшие суммы, иногда совершал покупки, иногда просто вставал и уходил. Бойкого помощника торговца из рыбной лавки около Милия, с коим кельт долго осуждал достоинства и недостатки разложенных на прилавке рыб, скотт подкараулил в темном углу, когда тот возвращался домой. Напал сзади и свернул шею, небрежно спрятав труп в бурьяне под забором.

Порой встречи Дугала выглядели прозаическими, порой – весьма таинственными. Так, однажды он до сумерек околачивался подле парусного склада венецианского торгового дома, пока из темноты не выскользнул некий тощий и ободранный нищеброд. Нищий пребывал в состоянии, близком к панике. Он даже на глаза толком показаться не рискнул, отчего разговор велся весьма причудливым образом. Дугал сидел на корточках, привалившись к прогнившему и чудом сохранявшему вертикальное положение забору. Его собеседник ежился с другой стороны, часто стуча зубами и глотая окончания фраз.

– Уеду я отсюда, – заполошно бормотал он. – Завтра же. Куда подальше. Жить охота. Всех переловили, никого не осталось. Продала нас какая-то сволочь. Мне повезло, удрал вовремя. Теперь тут прячусь, у «ночных рыбарей». Второй месяц уже пошел. Спать боюсь – вдруг продадут? Вдруг выследят? Дай денег, а?

– Дам, дам, – посулил шотландец. – Только скажи сперва: узнал, чего было велено?

– Ничего не знаю, – заныл нищеброд. – Кривой Сеса врал, будто разнюхал, а где теперь Кривой? В Нумерах с голодухи помирает, точно тебе говорю. Мое-то дело маленькое, сбегай-посторожи… Вот и досторожился. От любого шороха шарахаюсь. Мне б уехать… Спрячусь, нипочем не сыщут. В монастырь какой подамся, они своих на расправу не отдают… Деньги-то дашь?

– Лови, попрошайка, – тяжелый мешочек перелетел над досками. Послышалось торопливое шлепанье ног по земле. Дугал посидел еще немного, обдумывая услышанное, и побрел по хмурым константинопольским улочкам домой. Идти ему пришлось довольно долго. Пару раз его самоуверенно попытались ограбить, однажды задержал патруль ночной стражи, отвязавшийся только после предъявления медной бирки и уплаты дюжины фоллов.