Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

«Палестина? — Гунтер уселся, свесив ноги и оглядываясь по сторонам, словно увидев Божий мир в первый раз и поразившись его красоте и устроенности. — Мы в Палестине? Крестовый Поход идёт своим чередом, и вот мы уже в Святой Земле… Я, наверное, похож на ожившего покойника, — он провёл рукой по лицу, нащупав жёсткую многодневную щетину и выступившие кости черепа. — И воняет от меня соответственно. Но до чего же хочется есть, кто бы знал!»

Остаток дня германец с горем пополам пытался привести себя в порядок. Наткнулся в фургоне на мешок с зачерствевшими сухарями и принялся усердно грызть похожие на камень кусочки хлеба, зная, что никакой горячей пищи раздобыть не удастся до наступления вечера и стоянки. Тогда будет нужно разыскать Мишеля, узнать, много ли времени прошло, где нынче марширует армия Барбароссы и как вообще обстановка — и у сильных мира сего, и касающаяся их маленькой компании.

«Вот лично мои дела хреновы донельзя, — мессир фон Райхерт вяло копался в сундуках в поисках чистой одежды, пошатываясь, когда колёса фургона попадали в выбоины. — Я чувствую себя так, будто меня пропустили через мельничные жернова, а потом сбросили со скалы в море…»

Под руку попался глиняный пузырёк, внутри которого плескалось немного загадочной густой жидкости — бурой и скверно пахнущей. Германец рассмотрел и обнюхал вещицу с большим подозрением, а затем, брезгливо держа её двумя пальцами, точно дохлую мышь, выбросил прочь. Кувшинчик жалобно хрустнул, угодив под фургонное колесо.

«Они что, лечили меня вот этим? Знахарские варева… сушёные жабы и мох с черепа висельника… Бр-р, какой ужас. И ведь ещё небось платили лекарю… Интересно, во сколько обошлось Мишелю моё выздоровление? Если он расплачивался своим золотом, надо будет ему вернуть долг… Ох, и свадьбу его я наверняка пропустил… Кстати, где мои денежки?»

В фургоне, куда свалили невеликое имущество мессир фон Райхерта, увесистых кожаных мешочков с золотыми монетами и драгоценными побрякушками разыскать не удалось. Германец переворошил сундуки и мешки, с каждым мгновением испытывая всё нарастающую тревогу — ибо залог его будущего благосостояния отсутствовал. Усилием воли приказав себе прекратить панику и начать мыслить логически, Гунтер через пару минут перестал изображать обезумевшего старьёвщика и с облегчением рассмеялся.

«Ну конечно, пока я здесь валялся, Мишель ради безопасности забрал мои деньги к себе! Похоже, я ещё не отошёл после болезни и плохо соображаю. А Барбаросса — сволочь редкостная, наверняка ни разу не осведомился, как поживает герой, спасший его драгоценную шкуру!»

…Походное жилище де Фармера претерпело значительные улучшения. Нормандец прикупил где-то новый шатёр, куда больше и роскошнее прежнего, и, к удивлению Гунтера, начал собирать вокруг себя тех, кто в недалёком будущем мог бы стать основой его личного копья, маленькой дружины числом около дюжины человек, состоящей из копейщиков и лучников. У входа в шатёр бдела охрана, уставившаяся на потрёпанного и отощавшего «друга мессира де Фармера» с крайним подозрением. Гунтера отказывались пропускать внутрь, пока на шум снаружи не выглянул Джентиле, опознавший германца и, кажется, вполне искренне обрадовавшийся его возвращению в мир живых.

Однако изменения произошли не только в обстановке. В шатре и в жизни Мишеля теперь царила леди де Фармер — по-южному яркая и миловидная, однако, на взгляд германца, несколько перестаравшаяся с количеством носимых ею золотых украшений, и весьма острая на язык. Уже к середине ужина Гунтер заподозрил, что его скромная персона категорически не по душе Мариэтте. Её можно было понять: ободранный нахлебник, бывший оруженосец, а ныне непонятно кто, безземельный рыцарь без господина! — но на душе всё равно становилось досадно. Ведь именно он, Гунтер, заставил Мишеля принять участие в Походе, они вместе прошли множество испытаний и разгадали уйму тайн, а теперь какая-то чернокудрая итальяночка преспокойно оттесняет былого друга в тень и Мишель как-то виновато оправдывается перед ней.

Приём был гостеприимным, еда и вино — вкусными, но германцу больше не хотелось здесь находиться. Третий, как известно, всегда лишний. Потому, отужинав, он осторожно перевёл разговор на свои сбережения, попросив вернуть их. Мишель недоумённо захлопал белёсыми ресницами:

— А я это… Решил, ты их куда-то спрятал или отдал ломбардцам на хранение… Когда ты заболел, я через пару дней подумал — надо бы твоё золото прибрать от греха подальше. Пришёл к тебе, осмотрел всё и ничего не нашёл…

— Как это — «не нашёл»? — выдохнул германец, ощутив, как вдоль хребта прокатилась пригоршня битого льда, а в брюхе вдруг скрутился тугой комок. — Слушай, ты не шути так…

— Да я вовсе не шучу, — в растерянности откликнулся Мишель. — Зачем бы мне шутить с такими вещами… А ты хорошо посмотрел, везде? Может статься, ты пока валялся в горячке, затолкал их куда-нибудь и забыл об этом?