Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

— А также ради девы, ранее звавшей себя Изабель, а теперь называемой императрицей византийской Склиреной, — добавил святой отец, и в голосе его Казакову послышалось лёгкое ехидство. — Ради незнакомого вам юноши из Италийских земель по имени Франческо, и юницы Бланки из семейства Транкавель. Ради молодого короля французских земель Тьерри. Ради королевы Беренгарии. Ради сотен и тысяч смертных в Европе и Палестине, которых вы никогда не увидите. Ради спасения одних и погибели других. Ради посрамления Врага и прославления имени Господа нашего. Вам этого недостаточно?

— С одной стороны, достаточно, — несколько примороженно сказал фон Райхерт. — А с другой… как же так… С другой — по вашим словам выходит, что нас просто использовали втёмную, как приманку на хищника, а собственные наши деяния не так уж и важны…

А Серж неожиданно расхохотался, до слёз и икоты, нелепо помавая в воздухе руками и выталкивая непонятные русские слова. Отсмеявшись, он наконец заговорил более-менее внятно, хотя и смешав от волнения в одну чудовищную кучу русскую, английскую и норманнскую речь:

— Обидно, да?! Мы-то себя считали пупом земли, а тут говорят — не, ребята, какие вы пупки, вы просто задницы! А знаешь что, Гунтер? Вот лично мне ни капли не обидно! Нормальная же операция прикрытия, ты-то, как военный человек, должен понимать! Главное — вставили хар-рошую спицу этому… фокуснику… Ведь вставили, а?

— Ещё как, — подтвердил отец Колумбан, улыбаясь в густые усы.

— Во! — барон де Шательро в совершенном восхищении хлопнул себя по бёдрам. — И вообще, кое-что ведь мы и сами сделали. Я вот принцессу от пирата спас, в лучшем духе старика Говарда. А ты, Гунтер, и вовсе специализировался на поимке важных государственных преступников — сначала этот, как его… Лоншан, потом Комнин… Ангела Божьего сыграл, опять же…

— Не о том говоришь, — прервал его призрак отца Колумбана. — Внешнее это всё, суетное. Главное в том, что каждый из вас посрамил нечистого в сердце своём. С каждым из вас он играл, каждого вводил во искушение — тебя, Серж, через праздность, похоть и корысть, а тебя, Гунтер, через гнев, зависть и гордость. Не скажу, чтоб вы очень уж стойко сопротивлялись искусу. Но в конце концов вы сделали свой выбор, и Враг проиграл. Тебя, Серж, на Кипре вела любовь и честь. Гунтер руководствовался милосердием и смирением. И пусть Божественную Игру делали другие люди, но окончательный её итог определил именно этот ваш выбор. Теперь наступает новое время, время Вестников; изменённое будущее этого мира, сколь мне дозволено его прозревать, хорошо есть, и хорошо весьма. Серж, тебя, я вижу, распирает. Ты что-то хочешь сказать, сын мой неразумный?

«Неразумный сын» Серж де Казакофф смущённо прокашлялся.

— Святой отец… — Сергей помялся, не зная, как бы поделикатнее объяснить свою просьбу. Любая «обтекаемая» формулировка почему-то казалась неуместной. Наконец, махнув рукой, «барон де Шательро» рубанул напрямую:

— Святой отец, верните нас обратно. Пожалуйста.

Призрак отца Колумбана молча уставился на Казакова — то ли потерял дар речи от такой наглости, то ли обдумывал поступившее предложение, а возможно, советовался с «Тем, кто превыше». Молчал он долго. Потом осведомился вкрадчиво:

— А что тебе сейчас не живётся, сын мой? Богат, сыт-пьян, знаменит, шатёр царский, женщина при тебе дивных статей… Жить бы да не тужить, другим на зависть, себе на удовольствие. Там, где «обратно», ведь ничего этого не будет. А?

Казаков притворно вздохнул, театрально шмыгнул носом, заговорил, глядя на отца Колумбана с нахальством беспризорного пацана, просящего целковик вместо копейки:

— Так ведь безблагодатное оно, богатство сие. Не трудом досталось, а единственно попустительством диавольским. Опять же, праздности, похоти и корысти способствует весьма. И Интернета хрен сыщешь, а я без него не могу.

— Вот ведь звонарь беспутный, прости Господи, — неодобрительно покачал головой отец Колумбан. — Поди, язык твой на то посередине привешен, чтоб на две стороны трепать. Но, между прочим, хоть ты и ёрничаешь от стеснительности, а говоришь притом чистую правду. Ладно… Давно ты об этом просил. Будь по твоему.

— Это когда «давно»? — оторопел Казаков.

— А в прошлом годе ещё. В Лимассоле дело было, — охотно пояснил призрак святого отшельника и вдруг отмочил штуку — сказал казаковским голосом на чистейшем русском языке: «Вернул бы он меня домой, так моя бы благодарность была ваще безгранична…» Серж только глаза выпучил.

— Ну а ты, Гунтер? — продолжал отец Колумбан, поворачиваясь к сидящему на краю койки германцу. — Тоже — домой?

— Нет, — неожиданно для самого себя сказал Гунтер фон Райхерт.

Сказал и сам удивился. И в ту же секунду понял, что сказал правду. И удивился самому себе ещё больше.

— Нет, — повторил он внезапно осипшим голосом. — Я остаюсь. Не всё ещё сделал… здесь.

Отец Колумбан недоумённо приподнял седую бровь.

— Уверен?

— Уверен. Мне бы только денег… Проклятье, если б какой-то негодяй не спёр лоншановы драгоценности!..