Время вестников: Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

Часть вторая Кипр: остров войны и любви

Глава восьмая Потерпевшие кораблекрушение

23 октября 1189 года.

Лимассол, Кипр.

Бюрократия – страшная сила. Что в двадцатом веке, что в двенадцатом. Пожалуй, в двенадцатом она будет даже пострашнее, ибо любые списки и перечни долго и тягомотно заполняются вручную. Перышком на пергаментном свитке. А потом всегда обнаруживается, что кого-то пропустили или протокол составлен неверно.

Именно о могуществе бумажной волокиты размышлял барон де Шательро, он же Серж де Казакофф, краем глаза наблюдая за тем, как мадам Катрина и пришедший ей на помощь Ангерран де Фуа пытаются одолеть в словесном поединке явившихся на борт кипрских таможенников. Делу немало мешало то обстоятельство, что мадам (про себя Серж прозвал ее «фрау Кэт») изъяснялась только на норманно-франкском, немецком и латыни. Де Фуа успешно строил из себя полиглота, однако местные стражи порядка говорили на какой-то собственной разновидности греческого, отчего между старым рыцарем и таможенниками постоянно возникали недоразумения.

Наверное, в Средневековье портовые чинуши носили другое наименование, а многоумный фон Райхерт мог точно сказать, как именуется это ведомство, управа или департамент. Сергей для простоты и ясности именовал их таможенниками.

Почтенной мадам Катрине де Куртенэ – впрочем, как и всем на борту «Жемчужины» – было скверно. Физиономия старшей фрейлины, внушительного вида дамы лет сорока от роду, приобрела нежный оттенок увядающей листвы, а речь звучала слегка смазанно. Де Фуа бодрился, но Казаков мог побиться об заклад: патрон мечтает о твердом береге, обильном горячем обеде и возможности без помех соснуть минуточек шестьсот. Или семьсот.

Серж вполне разделял эти невинные желания, уныло проклиная про себя чертовых рекламщиков. Борзописцев, воспевавших в глянцевых проспектах тишь, гладь и благодать прекрасного Средиземного моря. Собрать бы авторов хвалебных опусов на одну большую баржу, мечталось Казакову, и вывести на трассу Мессина – Кипр. Да чтобы не солнышко сияло, а задувал приличный, баллов эдак семи-восьми, осенний ветерок из Африки. Бросить на произвол судьбы, предварительно вдребезги расколотив у баржи пульт спутниковой связи и заклинив руль. Пусть повоют, помучаются, покачаются на волнах да вволю покормят средиземноморских рыбок…

При мысли о рыбках Казаков рывком перевесился через борт шебеки и надрывно закашлял. Единственной потребленной им пищей за последние двое суток был выданный на камбузе шебеки ржаной сухарь. Черствый. Правда, размером и толщиной ничуть не уступающий гамбургеру в незабвенной забегаловке имени Рональда Макдональда. Сухарь давно разложился на составляющие ферменты, однако измученный качкой желудок тщетно пытался вытолкнуть его несуществующие останки в зыбкие хляби лимассольского залива.

Удивительное дело, во время морского перехода тошнило меньше, чем сейчас, когда суденышко болталось на якоре в виду кипрских берегов. Еще удивительнее было то упрямство, с которым корпус шебеки силился противостоять обрушившимся на него стихиям. К сожалению, возможностей кораблика оказалось недостаточно. Вчера днем «Жемчужина» под аккомпанемент завываний ветра, воплей и жуткого треска лишилась передней мачты, а просочившаяся в трюм вонючая вода бултыхалась выше колена, исподволь утягивая шебеку на дно.

«Славно прокатились, – Казаков вытер рот рукавом и плюхнулся на свернутый бухтой канат. – Не-ет, друзья и братья, никакая воздушная болтанка даже рядом не стояла со старой доброй морской трепкой. Особенно пережитой на средневековой галоше малой тоннажности. Надо было проситься к Ричарду на его броненосец. Там небось даже не качнуло ни разу. Зато пассажиров упаковывали штабелями вперемешку с лошадьми. Бр-р. Ага, вот и замученная Берри явила светлый лик. Хреново же она выглядит».

Королева Английская, не подозревавшая о варварском сокращении ее имени и данной ей неприглядной характеристике, неверными шагами вышла из своей каютки. В нарушении всех морских традиций она неуклюже присела прямо на ступеньку крутого трапа, ведущего с палубы на высоко задранную корму шебеки. Симпатичное личико Беренгарии осунулось и пожелтело, носик заострился, под глазами залегли черные тени. Копна темных волос, обычно уложенная в безукоризненную прическу, была скручена нелепым, съехавшим набок узлом. Похоже, ее величество нынче утром справлялась с туалетом без помощи валявшихся пластом придворных дам.

Подперев подбородок ладошками, Беренгария невидящим взором уставилась на окружающую декорацию.